Сосуды мозга не хотят разжиматься, игнорируя действие утренней зарядки и большой чашки молотого кофе.
Уже неделю стоит тепло среди зимы — совсем не по правилам и не ко времени. Мое тело проводит акцию протеста против природного катаклизма.
Под порывами теплого ветра раскачиваются голые ветки рябины под окном. Двор и сад плавают в талой воде. Серая картина мира являет собой апофеоз деструктивности и полного отсутствия красоты и смысла.
Наблюдая эту картину через окно второго этажа своего дома в пригороде, я думала о том, что ещё немного, и я сама начну так же раскачиваться из стороны в сторону и стану деревом.
— Мне очень-очень скучно, — пожаловалась я. — Так жить я больше не могу.
— Как это «так»? — удивился cупруг Михаил. — Тебе надоел валютный рынок?
— Да не рынок мне надоел, а такая жизнь. Каждый день одно и то же: подъём, зарядка, душ, завтрак и компьютер до самого вечера. А потом, — в лучшем случае, карточные игры. Никаких новых впечатлений, общения с людьми. Событий никаких нет. Просто застой какой-то, болото. Я скоро закричу! — Разговорившись, я почувствовала себя чуточку лучше.
— Пойди в тренажёрный зал, — не отрывая глаз от экрана монитора, посоветовал супруг.
— Мне это не помогает. Я лучше пойду и устроюсь на работу. Хочу жить новой жизнью, — решительно заявила я, вдохновляясь новой идеей.
— Ты думаешь, что так легко найти хорошую работу? Это невозможно. Если работа интересная — за неё мало платят. А за скучную или грязную работу кое-что заплатят, но долго такую работу тоже не вынесешь. — Занудливая разумность Михаила иногда меня просто бесит. А от его пессимизма несет старозаветной затхлостью. Своими сентенциями он просто вынуждает меня доказывать ему обратное. Но спорить с ним — что зимой снег в Магадане убирать: сегодня всё очистил, а завтра опять намело.
Поэтому я мало спорю на словах, а стараюсь больше делом доказывать свою правоту.
К завтрашнему дню я приготовила несколько экземпляров копий своих документов об образовании, трудовой книжки, резюме для различных юридических должностей, рекомендательные письма. Подлинники этих документов хранятся у меня в образцовом порядке.
После обеда наш садовник, сторож и водитель Андрей Иванович по моей просьбе привёз мне газеты с предложениями о трудоустройстве. А я к этому времени уже изучила в Сети предложения о работе.
Подведя итог собранным сведениям, я выяснила, что вакансий масса. И есть заманчивые предложения.
Правда, приличных денег почти никто не обещает. Но ведь не корысть же движет мной в поисках работы! А что же тогда? Не знаю и не хочу знать. Пока.
Разумеется, задарма я работать не стану. Считаю это совершенно безнравственным. Значит, выберу оптимальный вариант: работа должна подходить мне по профессиональному образованию, опыту, отвечать моим интересам и оплачиваться в размерах средней по региону заработной платы.
Уточнив в Сети размеры среднего заработка, я не испытала восторга. Честно признала, что придуманный мной оптимум годится только на то, чтобы им искренне и бескорыстно восхищаться.
Но денег это мне принесёт гораздо меньше, чем фондовый и валютный рынок. Михаил меня ни за что не поймёт. Он свято верит, что торги — самое лучшее из всего, что придумано человечеством для самореализации. Но ведь это Михаил!
О себе я твердо знаю, что не сумею жить на такую маленькую зарплату. Мне просто не приходилось так жить. Денег у меня уже давно столько, что я не чувствую их недостатка. Но это совсем другие суммы, чем средняя по региону заработная плата.
Говорят, что это особый дар — мало зарабатывать и не чувствовать себя бедным.
Мне он категорически не даётся. Самоотверженные заявления некоторых стареющих матерей и жен о том, что они умеют жить на любые деньги, меня не восхищают, а вызывают возмущение либо жалость.
Так на что же я буду жить, бросив свой доходный промысел, спрашивается?
От услуг Андрея Ивановича и моей помощницы Ираиды я отказаться я не могу. Это выше моих сил. И что же?
А то, что у меня есть муж, который успешно зарабатывает на фондовом рынке.
Имеются еще облигации и акции нефтегазового комплекса. Депозиты в банке, в рублях и евро. Червонцы. Земля. Доли в строящемся жилье. А на повседневные расходы — несколько банковских карт с кругленькими суммами. Так что последний кусок я не скоро доем. Могу себе позволить смену деятельности.
На следующий день Михаил отказался везти меня в город, малодушно ссылаясь на занятость. И Андрей Иванович повёз меня на своей нафуфыренной шевроле-ниве.
О комфорте я не говорю. Но мне было приятнее сидеть и рассматривать все вокруг, нежели крутить баранку.
Машина резво карабкалась по крутому обледенелому подъёму к центру города. Путь нам предстоял неблизкий.
Наш древний город начинался тысячу лет назад на высокой горе. С тех пор он разросся, спустился на равнинную часть, перелез на другую сторону большой реки и лениво раскинулся по обоим её берегам.
Деловой центр исторически занимает самую старую верхнюю часть города. Там же, при деньгах, располагаются и городские власти. Поэтому мой путь с неизбежностью пролегал наверх.
Подъём растянулся на несколько километров. Транспортные артерии строились в этом месте города с учётом ограничений по крутизне склона и состоят из многочисленных объездных путей по узким ленточкам асфальта, проложенным в извилистых складках горы. Эти дороги у нас называются съездами.
На отдельных участках запрещенная крутизна съездов всё же присутствует.
Несмотря на эти условности, мощные потоки деловых людей на «железных конях» быстро носятся вверх-вниз по склону, демонстрируя высокую деловую активность.
Но отчего-то сегодня движение замедленное, образовалась тугая пробка. Что же, хотелось бы знать, мешает движению?
Андрей Иванович — водитель опытный и со здоровым самолюбием. Поэтому он не смог дожидаться, пока пробка рассосётся сама собой, и стал ловко маневрировать между машинами, протискиваясь наверх.
Никаких правил он особо не нарушил, никого не задел и не обидел и вскоре добрался почти до верха подъёма.
Тут-то мы и увидели, кто мешает движению.
Это был мужчина на чёрной тойоте, мотор которой то и дело оглушительно испускал дух: чёрно-синие облака клубами рвались из выхлопной трубы, машина надрывалась от рёва мотора, но ехать явно не хотела. Раньше мне никогда не приходилось видеть, чтобы японские машины так открыто бунтовали против воли хозяина.
А хозяин уже совсем потерял терпение и вышел из машины, хлопнув дверцей. При этом в правой руке он держал руль. Видимо, он с такой страстью пытался заставить машину двигаться, что вырвал рулевое колесо «с корнем».
