Алексу кинули сюда как щенка, точнее, как бездомного щенка, даже не разрешив поговорить с отцом.
Тускло-зелёные стены и бетонный пол угнетали, омрачали и без того ужасное состояние. Из мебели в этом «номере» был только стул, а свет попадал лишь через маленькое окно под потолком. В прямом смысле в это оконце могла протиснуться только рука. Ребёнка.
Она сидела возле стены, где находилось то самое окно, и думала о том, как попала сюда. О том, за что и, главное, кто так поступил с ней.
Наконец Алекса услышала, как проворачивается ключ в замке, и надела очки. В камеру зашла надзирательница. Женщина в теле с грубым голосом и большой связкой ключей на поясе.
– Стоун! – протянула она, и её могучий голос заполнил всё помещение. – Надень униформу, а свои вещи сложи в мешок. Но не волнуйся: их тебе вернут, когда выйдешь из тюрьмы, – сказала надзирательница, швырнув в неё одежду из серой накрахмаленной ткани. – Хотя к тому времени они выйдут из моды, – довольная своей шуткой, рассмеялась она на выходе.
– Куда мы едем? – осмелилась спросить Алекса, поймав на лету из кинутой одежды лишь штаны.
– На Карибские острова, дорогая. Не беспокойся: всё оплачено, – продолжала язвить женщина в погонах. – Едем ты, шериф и я, так куда же ещё?! Пошевели мозгами, если они у тебя есть, детка: мы едем в тюрьму!
– Как в тюрьму?! – вскочила Алекса со стула и подошла к надзирательнице. – Не может быть! Мой адвокат сказал, что меня никуда не повезут.
– Милая, ты ещё не поняла, что все мужчины – обманщики? Особенно адвокаты, – ответила она в свойственной манере понятного только ей юмора.
– Меня же ещё не осудили!
– Поэтому ты едешь в тюрьму. Будешь ждать суд там. Не переживай, там у тебя будет мно-о-го подруг, чтобы развлечься. Если ты понимаешь, о чём я… – загоготала надзирательница. – Так! Кончай пререкаться! Собирайся! У тебя десять минут! – крикнула она, запирая обратно камеру.
Ключ заскрежетал в скважине так мерзко, что Алекса вздрогнула. Она до сих пор не могла поверить, что всё это не сон, а происходит наяву.
Кое-как собравшись с мыслями, она натянула на себя одежду, которая призвана отделять преступников от нормальных людей.
Съехав спиной по стене на пол, Алекса услышала, как возвращается надзирательница.
– Вставай и пошли, – сказала она холодным, всё тем же издевательским тоном.
На этот раз с ней была ещё одна женщина, помоложе, в такой же светло-коричневой форме и чёрном берете, на поясе висела дубинка. И по виду этих дам Алекса поняла, что пользоваться дубинкой они умеют, и ещё как!
Они взяли её под руки и вывели из камеры. Старшая надзирательница, та, что умеет так остро шутить, отобрала у Алексы очки, и как бы та ни просила их отдать, она не собиралась возвращать. Поэтому, когда они шли по коридору этого временного пристанища преступников, Алекса видела только размытые пятна.
Как только они достигли выхода, на Алексу надели наручники.
Она умоляла не делать этого. Наручники надевают на преступников, а она не преступница!
– Без браслетов отсюда не выходят, – сказала надзирательница, та, что помоложе. – Особенно убийцы, как ты.
– Но я ведь уже сотню раз говорила: я не убийца!
– Алекса! – услышала она за спиной самый желанный, самый тёплый и родной голос на свете. Это был Херман. – Позвольте мне поговорить с ней, – обратился он к надзирательницам.
– Нет! – взбесилась старшая. – Вы нарушаете правила.
– Я прекрасно знаю правила, и вы тоже, – сказал резко Херман, и им позволили поговорить.
Как только надзирательницы отошли, Алекса набросилась на любимого и поцеловала его так крепко, словно не видела целую вечность.
– Я очень скучаю, – сквозь слёзы тихо сказала она. – Я схожу с ума, Херман.
– Алекса, мне нужно дать показания. Позволь мне сказать, что в действительности произошло.
– Нет-нет! Ни в коем случае. Ничего не говори.
– Но это поможет тебе.
– Не вздумай! Ты только всё усугубишь. Судья сказал, что они ищут моего сообщника. Если ты дашь показания, то тебя тоже обвинят.
– Но я хочу дать показания.
– Любимый, послушай, я могу быть вдали от отца, от брата, но я умру, если тебя тоже арестуют, пойми ты! Я этого не вынесу.
– Алекса!
– Поклянись! Поклянись, что ты не будешь говорить, – просила она, глядя ему в глаза.
– Я обещаю, – ответил Херман. Алекса поклялась в ответ, что докажет свою невиновность.
Надзирательницы тактично выждали ещё минуту и подошли обратно, чтобы забрать её и следовать дальше.
Когда они наконец вышли на улицу, её сердце снова подверглось тяжелейшей пытке, так как Алекса услышала голос отца.
На территорию полиции отца в группе родственников таких же задержанных, как Алекса, не пустили. Поэтому они стояли за забором.
Проходя мимо забора, Алекса успела крикнуть, что её везут в тюрьму. Краем уха она услышала что-то про апелляцию и что отец не успокоится, пока не вытащит дочь из тюрьмы.
Она кричала ему, что ничего не сделала, и он в ответ крикнул, что верит.
– Я люблю тебя, папа, – смогла она сказать ему перед тем, как её посадили в полицейскую машину.
Машина отъехала, и через заднее стекло сквозь решётку Алекса видела, как страдает отец. У него на лице читалось большое горе, он плакал. Она тоже заплакала. Ей тяжело было видеть его слёзы. Её выворачивало наизнанку от этих слёз.
Мы ехали по шоссе. На заднем сиденье со мной сидела старшая надзирательница, а та, что помоложе, села вперёд, к водителю.
Успокоившись, я попросила у надзирательницы свои очки, и на этот раз она отдала мне их.
– Что за книга? – спросила она у меня.
– Библия, – ответила я, показывая книгу.
– Будешь молиться?! – усмехнулась она.
– За вас, – ответила я, и с её губ тут же слетела довольная ухмылка.
На самом деле это был мой дневник, замаскированный под Библию. В нём слишком много информации, и я не могла оставить его дома.
Если у меня получится найти хорошего адвоката, то я смогу убедить его, что не убивала нотариуса, и все события того дня у меня записаны.
Под монотонный шелест колёс я уже начала дремать, как вдруг по рации пришло сообщение об аварии впереди на дороге.
– Поедем по другой трассе? – спросила надзирательница.
– Да, дорога перекрыта, проезд заблокирован, – ответил водитель, мужчина, на вид среднего возраста, с приятными чертами лица и пышными усами. – Так что терпения, девочки.
– Проклятье! Вот не везёт! Я ведь хотела вернуться домой пораньше, – прошипела надзирательница.
А мне торопиться было некуда, и я снова погрузилась в свои мысли.
Почему я не дождалась Хермана той ночью?! Да, он задерживался, но не стоило идти одной в квартиру этого нотариуса…
У меня до сих пор перед глазами эта страшная картина, до сих пор вижу свои руки в крови. Хоть бы только Херман не рассказал, для чего мы туда пошли! Лишь бы только сохранил тайну.
