«Здравствуйте, разлюбезная моя Катерина Матвеевна, (Слушай, а у тебя отчество есть вообще?).
Итак, вот свежие новости из пустыни.
На сегодняшний день в израильском обществе произошел раскол: по одну сторону я, по другую – они. Пока до открытого вооруженного противостояния не дошло, но конфронтация налицо. Для начала ОНИ настаивали, чтобы я поменял имя, видите ли, Ростислав слишком неудобоваримо для еврейского уха. Так что может быть, я скоро буду зваться Мордехай или Ихавод (сокращенно Мордик и Иха). Ситуация обострилась, когда я попытался подделать чек на тысячу шекелей от имени своего работодателя и обналичить его в банке. Ладно бы у меня получилось, так нет же, ОНИ сразу схватили меня за руку, и теперь на мне висит Уголовное Дело. В суд я так и не пошел. Но я так просто не отступал, я злостно не ходил на работу и не платил за комнату, чтобы поставить их в тупик и заставить задуматься о том, с кем они связались. Частично мне это удалось, но ОНИ и тут выкрутились: заставили меня сдать какие-то тесты, запихнули в Иерусалимский университет и теперь мучают со своим ивритом. А еще мне светит армия. Представляешь мне – старому толстовцу! Тут сейчас всех моих друзей должны забрать в армию, так они радуются, как котята, и не потому что родину собираются защищать или там арабов убивать, а потому что им нравится ходить в камуфляже. Здесь это считается очень престижно. А мне нравятся джинсы, что тут поделаешь…
И вот о чем я думаю, ворочаясь ночью на своей студенческой кровати: когда мальчик-араб, сгибаясь под тяжестью Калашникова, пустит пулю, которая окажется для меня последней, я закрою глаза и увижу....
..... узкий переулок с серыми, нависающими зданиями и зеленый дом, маленький двор, коричневую дверь, лифт как всегда сломан, но ничего, идти-то на пятый этаж, налево и обшарпанная дверь, приобретшая неопределенный цвет от многочисленных ударов ногами нетерпеливых гостей…»
Ну в общем все верно, только дверь в подъезд стала черной и железной с кнопочками домофона. И лифт починили, поставив блестящую серебряную кабину, в которой непонятно едет она или уже застряла, как будто она не перевозит, а телепортирует тебя с этажа на этаж. А все потому, что у Кати почти не осталось соседей – на их место пришли офисы, они заняли все три первые этажа (выше это уже не престижно) и теперь мальчики в костюмчиках и девочки в юбочках целый день курят на лестнице, там где раньше играла в карты местная шпана и ломались наркоманы.
Катя дочитала письмо Ростика и осторожно положила его обратно в конверт. С Ростиком всегда было так: она не очень хорошо понимала даже, о чем он говорит, а то, что он пишет, вообще походило на криптограмму. Она вспомнила, как год назад, нет полтора, пыталась позвонить по телефону, который он ей прислал, потом оказалось, что был неправильно указан код города, а когда она все-таки дозвонилась, ей ответили, что Ростик уже съехал, притом женщина, с которой Катя разговаривала, упорно называла его Костиком. А через неделю пришло безумное письмо еще со старым обратным адресом, где Ростик четырехстопным хореем рассказывал о прелестях работы на обувной фабрике в отделе стелек.
«Я хожу гулять по лесу. Это очень помогает. Стельки шить еще ровнее».
Катя иногда думала о том, чтобы поехать в Израиль и его там разыскать. Напоить, накормить и привезти домой. Один раз эта безумная идея чуть было не осуществилась, когда она познакомилась с бизнесменом, утверждавшим, что у него есть связи в израильской мафии. Она тогда быстро сочинила историю про пропавшего без вести кузена, волнующуюся тетю, последние дни убитой горем бабушки, но в силу какой-то слабости характера так и не сумела довести ее до конца.
А сейчас… о, Господи, что же ему ответить?
– Катя, ты понимаешь, сейчас в России возможно выпускать только два вида журналов: для супер бедных и супер богатых. Для середнячков не канает – их просто нет. А богатые и бедные, это, в принципе, одно и то же. Это люди, которым все пофигу. Потому что у одних бабло из всех карманов вываливается и они знают, что могут себе все позволить, потому что не убавится, а другие тоже не особенно парятся, потому что знают, что хуже уже не будет.
– И что? – Катя грустно смотрела на свои бумажки.
– И что? И то, что мы будем делать экстремальный журнал для богачей и нищих. С этого и начнем: «Денег масса. Они лезут из всех щелей. Или вы не видели денег вообще уже несколько месяцев. И то и другое – две стороны одной монеты. И с тем и с другим пора смириться». А журнал так и назовем: «Богач-бедняк». Как, кстати, это будет по-французски?
– Понятия не имею. Что-то вроде «риш-повр». А зачем тогда нам нужна французская тематика в журнале? Причем она здесь?
– При том, что надо запузырить еще какую-нибудь фишку. Франция – идеально! Сделаем французское название, рубрикатор на французском, даже можем подрисуночные подписи делать на французском. Английский уже всем приелся, немецкий – немного некутюрно смотрится, а вот французский – очень даже цепляет.
– Ага. При том, что половина народа не сможет это все правильно произнести.
– Да, плевать, пусть хоть они вообще читать не умеют! Ты же не книжки пишешь, черт возьми, а сраное СМИ. Под журнал для богатых и нищих нам кто угодно даст денег. А французское оформление – так это ж просто красная тряпочка для спонсора. Ну что ты тут написала? «Интерес к Франции как к политическому и экономическому партнеру сильно возрос после встречи Путина и Жака Ширака. В культурной сфере происходит замещение французской культуры от «кино не для всех» до «для широкого круга всех возрастов». Франция перестает ассоциироваться со страной, ставшей последним приютом для русской интеллигенции. В глазах молодого поколения она становится неизведанным интересным самостоятельным государством. Проспекты туристических агентств не дают полного представления об этой стране». Какая, к черту, дружба Путина с французским народом и приезд Ширака в Москву? Все уже во Франции этой сраной побывали. Все на Эйфелеву башню попялились. Париж увидели – никто не умер. От этого надо отталкиваться. Типа «заведи Францию у себя дома».
– Ну есть еще новые русские, которые французский учат. На курсах, где я преподавала, они просто пачками ломились. Особенно жены. Делать им особенно нечего, так они учат френч. А, главное, знаешь, зачем? Не чтобы по Каннам мотаться, там они все равно только пальцами тыкают, а чтобы, придут к ним вечером гости, а они им в дверях «bonjour».
– Епть… я так от этого языка во Франции затрахался, слышать его больше не могу… Если бы какая-нибудь фря мне в гостях такое слово сказала, зарубил бы ее на месте… Так, короче, надо закругляться. Я тогда сам все напишу, фишку придумаю, концепт, деньги посчитаю. От тебя только – название и рубрикатор на французском. И манки про то, откуда мы будем брать информацию – типа насчет будущего штата там пошуруй. Кто у тебя про что писать может, ясно?
