Александр Юделевич, Екатерина Фоменко-Пономарёва - Как плести лапти русские! Самоучитель

Детский праздник старинных русских лаптей.

А начинается всё с первых уроков.

Начинали учить плести лапти с самого раннего детства. До сих пор считается, что науку может усвоить только безгрешный младенец. Обучение в более старшем возрасте приведет к тому, что лапти будут «жидкими», то есть сплетенными неплотно: «Мой отец брата лет с шести учил плести.

Сначала за лыком ходить, потом размачивать, там уж и плести. Говорят, лапти плести учат, пока младенец, а там уж черт грешить заставит – наука не ляжет, лапти жидки будут» (1).

Считалось, что после того как будет сплетен первый лапоть, его надо сжечь, а пепел развести в воде и выпить, закрепив таким образом знание: «Вот, все говорили, сплетешь лапоть, и вот его сожгут, первый лапоть, сожгут и золу разводят в воде, и ты пьешь, чтоб, значит, всегда помнил, как лапти плести.

Обратите внимание

Вот, может, и не будешь их плести сейчас, а вот только когда нето, а вот руки-то все одно помнить будут.» – вспоминает плетухан Егошин Степан Егорович (1)

Аналогичный пример был приведен С. Т. Редичевым в воспоминаниях о его детстве, проведенном в Шацком районе Рязанской области: «В русской печи мама развела огонь и поставила на таган сковородку с моим лаптем.

Через некоторое время лапоток превратился в горстку пепла, который собрали ложкой и закатали в хлебный мякиш. Меня заставили съесть этот колобок.

Бабушка сказала, что тогда я на всю жизнь запомню как плести лапти».

Существовал целый ряд предписаний о времени сбора лыка. Считалось, что лыко надо заготавливать от Благовещенья до Троицы, поскольку в это время кора еще мягкая: «Вот опосля Благовещенья идешь кору резать. Вот там в осинник или к липам. Из липы-то они лучше.

Вот сама лучшая кора от Благовещенья до Троицы, она така мягонька, тянется и высыхает хорошо, а потом ее размочить можно, и она как новенька, хошь зимой, хошь когда. Надо обязательно до Троицы все заготовить, а то Бог накажет – все что заготовишь покоробится, и уж не сплетешь.

Лыко-то до Троицы только и заготавливают, если позже, оно не сплетется, все склизклым станет, сгниет-то в клубках.» рассказал Егошин Степан Егорович. (1)

Пинетка из крафтбумаги четверик.

Вся фишка в том, что Вы просто до конца его не доплетаете, а оставляете закончить работу своим ученикам. Для первого знакомства этого достаточно.

Некоторые исполнители говорят о том, что если лыко не во времени заготовить, то «Бог беспременно накажет. Уж вот какой бы ты мастер ни был, а вот если не к сроку лыко-то взято, то уж лаптей весь год плести не будешь. Что-нибудь с тобой случится. Были случаи, даже обезручил мужик. Лыко после Троицы взял, и вот как к нему коснется, так руки-то и отымаются. Ничего делать не могёт. Бог его наказал, что лыко не ко времени взял.» – вспоминает Журавлёв Семён Иванович (2)

Важно

Особый пласт нормативов связан с двумя основными инструментами лапотника: кочедыком и колодкой. Прежде всего, существовал запрет дотрагиваться до инструмента мужчины женщинам. Считалось, что если женщина прикоснется к кочедыку, принадлежащему мужчине, инструмент обязательно причинит вред мастеру. Причину такого вредоносного действия видят в «ревности» инструмента: «Кочедык, он ведь своего мастера любит, знает его руку, прям вот ложится в нее. Вот если чужой кочедык возьмешь, то он такой же, как твой, а вот в руке не лежит, вот он как будто в ней вертится. Чужая рука для его. Он мастера хуже бабы ревнует. Мужику-то просто не удобен, а вот бабе – смерть» (1). Действительно, инструмент, взятый в руки женщиной, может поранить как ее: «Вот жена у одного-то кочедык-то взяла, то ли мыла чё, то ли перекладывала. А вот только взяла кочедык, и он ей в бок-то и воткнулся. Ну, кочедык-то видела? Небольшая там железка-то, и с крючком. А вот бабе-то этой воткнулось, аж прям вот в сердце и померла на месте». (1) Кочедык мастера свого ревнует; так и самого мастера: «Вот у нас тут мастер решил на дворе-то работать, ну, то ли душно, то ли что. Вынес, значит, лыко, вынес колодку, ну, лыко-то в клубках, много было его. Ну и жене крикнул, чтоб, значит, кочедык ему в окошко подала. Она его взяла и в окошко высунула, он потянулся, и вот веришь?! кочедык ему в руку впился и прям ее всю поуродовал. Он с полгода лапти плести не мог, рука не работала. Кочедык его приревновал к бабе. Мастер инструмент не должен бабе-то давать.» -рассказал Егошин Александр Иванович (3). Если в данной местности плетение лаптей было как мужским, так и женским занятием, то запрет терял гендерный характер. В этом случае считалось, что никто кроме мастера не должен дотрагиваться до инструмента, поскольку иначе кочедык может нанести увечье: «Вот до кочедыка только хозяин и может дотрагиваться, а если чужой кто возьмет – конец! Плохо ему будет, или поранится, или что. Инструмент только свого хозяина и любит.» (2)

В этом свете интересны запреты, связанные с передачей инструмента. В основной массе русских традиций большинство инструментов передается по наследству, и считается, что именно они наиболее совершенны. Кочедык, напротив, не передается младшим родственникам, поскольку носители традиции верят в то, что он только для одного мастера делается, ему деньги приносит, его кормит и поит, а остальным он во вред. Совет

Многие исполнители рассказывают, что после смерти родственника, который плел лапти, кочедык клали к нему в гроб, чтоб и на том свете лапоточки плел; в противном случае опасными становились и инструмент, и умерший мастер: «Вот у нас дед помер. Он лапти плел почитай всем, ведь уж даже когда в баретках или в ботинках ходили, покойника там всегда в лаптях хоронили, и на болото за ягодой в лаптях лучше ходить. Говорят, если в лаптях, то леший не манит, лапоточки-то, они крестиком. И вот, значит, дед-то и помер. А дядя мой лапти тоже плести умел, и вот он, значит, кочедык-то и взял. Но, как-то он ему не пришелся. Ручка неудобная, какой-то он не такой. И вот что интересно, он все время резался. И дядя своим работал лапти. Только стал ему отец во сне являться и грозить так пальцем, мол, верни кочедык. Дядя терпел, а потом там вот умер кто-то, за сорок-то километров, и он поехал, и в гроб для деда кочедык и положил. Попросил передать для отца-то. И дед ему перестал сниться.» (1)