Рабочие куски памяти иногда расфасовываются в ящики. В данном случае цвет ящиков варьировался от светлого до темно-янтарного. Удачлив тот день, когда воображение позволяло видеть их отчетливо. В такие дни Елене казалось, что она даже ощущает запах виртуального комода, напоминающий сандаловое дерево. Но главная фишка – каждый ящик имел перегородку, где левая часть представлялась больше правой. Именно она была рабочей – служила пристанищем для мыслей, приходящих на бегу. Конечно, не для всех, только о знаковых событиях жизни Елены. Эти мысли сами вызывали ящики родственной темы, ныряли в них, и – до лучших времен. Избавляясь от излишества быта, писательница тогда с азартом уходила в работу. Смутные видения озарялись светом интуиции. Вопрос: почему то или вот это случились именно так, а не иначе, обрастал плотью ответа. Интересный факт: чем интенсивнее велась работа в левом отсеке ящика, тем четче становились картинки в правой его части. Потрясающее зрелище – видеть некоторые зарисовки прошлых жизней, напрямую связанных с событиями нынешней жизни на Земле…
Ящики, работая по принципу «все свое носим в себе», были незаменимой находкой. Но в каком порядке представить накопленный материал, где место первому ящику или тридцать пятому, Елена еще не знала. Будучи всегда под рукой, виртуальный комод укреплял память. Являясь то записной книжкой, то рабочей тетрадью, он становился черновиком будущей повести, или, если повезет, романа.
Часть первая
Помня, как отец твердил еще с вечера: «Смотри, сама не вздумай! Подведешь всех под монастырь…», ключи от квартиры Ника отдала через охранника. Оказаться в данный момент лицом к лицу со свекром, бывшим фээсбэшником, владельцем частных охранных предприятий, – стать мартышкой в животе удава. Когда-то поджарый, сейчас располневший, но до сих пор несловоохотливый, Анатолий Дмитриевич своим рентгеноскопическим взглядом походил на детектор лжи. А в этот день на противостояние попросту не было сил. Бессонная ночь: поспешный сбор вещей (к восьми утра ждали контейнер). Каждый раз, замирая от шумно двигающегося лифта, прислушиваясь к звукам на лестничной клетке, Ника опасалась: не дай бог явятся Роговцевы, тогда туши свет! Андрей уже три дня не просыхал. То кричал в телефонную трубку: «Ты мне жизнь искалечила… из-за тебя, сука, пью!», то слал одну за другой эсэмэски – любовные стихи, написанные в пылу угара. Свекровь вещи начнет делить: крик пойдет с руганью. А здесь Олечка, Данилка, родители…
Отдав ключи, выбежав из офиса, она рванула к остановке. Резкий звук мобильника – свекор. Отключила и – в первый попавшийся автобус.
***
В этом городе Ника жила всего пару месяцев. Пока дошло, что села не в ту маршрутку, с остановки на остановку… – время, время! А еще дождь вперемешку со снегом. Ветер апрельский, но как будто февраль. Весна малокровная выдалась. Подняв ворот пальто, сумкой прикрывая грудь, распирающую от молока (пора кормить Данилку), она битый час плутала по какому-то микрорайону в надежде найти нужное агентство. Промокнув под дождем, наследив в приемной, на вежливо-холодное «слушаю вас» села на стул. И прорвало: слезы, рыданье через спазм горла. Глотая воду, кратко обрисовала главное. Дети – четырехлетняя Ольга и месячный Даниил. Ушла от мужа – пил. Приехали мама с папой помочь с переездом. Билеты взяли на завтра. Нужно получить послеродовые деньги. Помогите, Христа ради!.. Деньги выдали без проволочек.
***
Анатолий Дмитриевич крутил на пальце переданную связку ключей. Негодование: «Ах ты, Вероника, ну ты дрянь вероломная, раньше все: папа, папа… а тут ключи подбросила, струсила…» сменилось болью понимания. В висках застучало: «Все, Андрюха, сынок единственный, сукин сын – допрыгался! Бросила-таки тебя жена, детей забрала. Ну, Андрей-Андрюня, толку, что два высших образования: политолог и юрист. Не зря тебя Елена назвала трепачом в законе. Ну, сватья… писательница, чертова баба. А ведь я, сам дурак, вызвал ее. Думал, приедет – поможет. Помогла… Ну, сынок, говнюк. Говорил тебе: потерпи недельку-другую, пока теща с тестем в гостях. Уедут, все устаканится. Никуда Ника теперь уже с двумя детьми не денется! Вы что, первый раз собачитесь?! Да за эти пять лет раз десять разбегались. И ничего – я разруливал. Закидоны ваши утрясал. Я для вас – все! Две фирмы раскрутил. Покоя ни днем, ни ночью. В город перевез, квартиру за три лимона – пожалуйста. Живите, детей растите! Иномарку? Нет проблем! Жратва… шмотки… ни в чем не нуждались! Все для вас!.. А вы – уроды!»
Проглотив таблетку, он ослабил ворот рубахи. Но мысли напирали: «Олечку черта с два теперь увидишь! Внученька, подсолнушек, воробушек…» С фотографии на рабочем столе смотрели большие зеленоватые глаза в длиннющих ресницах.
О Данилке, родившемся месяц назад, Роговцев сейчас не вспоминал. Видел внука пару раз, на руки не брал. Может, имя это… ведь уверен был, что в честь его, Анатолия Дмитриевича, назовут. Впрочем, дело не в имени. Хоть убейте, не понимал, а потому, несколько раз срываясь, в сердцах бросал беременной снохе: «Зачем второго-то рожать?! Живете, как кошка с собакой. Скандал на скандале!..» Не понимал. Губы на полноватом лице скривились, жесткая линия выдала потаенную мысль: видать, права была Галина, люто невзлюбившая Веронику. Не о такой снохе мечтала: «… мерзавка! Вошла с голой задницей в порядочную семью, а корчит из себя… Подумаешь, университет! Сейчас юристов развелось – как собак бездомных…» Вспомнил Роговцев, как три года назад подбивала жена через старые связи в ФСБ упрятать сноху в психушку, а внучку Олю забрать к себе…
Галина Филипповна без стука, прихрамывая на левую ногу, вошла в кабинет. Через толстые стекла очков встревоженно потянулась к мужу:
– Зачем вызывал?
– На, стерва, держи! – он швырнул через весь стол ключи. Издав глухой звук, они упали на пол. – Что? Добилась своего: Ника с детьми и с родителями – тю-тю, сбежала!
– Толя! Толя, успокойся, твое давление… ты, как рак, красный…
***
«Да тебе хоть платиновая. Ни одну Андрюхину девку ты, Галка, привечать не станешь. У этой нос курнос, у той попа с кулачок, или у родителей ни шиша…» – еще лет пять до женитьбы сына сказал Роговцев. Как отрезал.
Андрей, высокий, в отца плечистый, с цветом глаз выцветшего неба, страдал влюбчивостью. Если прикипал, то, казалось, с потрохами. Лев по знаку зодиака, рожденный в Год кролика, он был щедр, настойчив. Душа компании, мог жениться не один раз. Но мать, как сторожевой пес, всем его подругам учиняла от ворот поворот. Сынок, в качестве протеста, стал зависать в ночных клубах. Завел подружку с исколотыми венами. Дальше – глубже. Драка с однокурсником. За привод в милицию младшего Роговцева могли отчислить из университета (карьера политолога полетела бы под хвост…). Вмешался Роговцев-старший. Все утряс. Диплом Андрей получил. Но был выслан отцом из Новосибирска в районную Сосновку, к бабушке Клаве. Та пичкала своего Андрюнчика пирожками да пирожными. Вечером отзванивалась дочери Галине, давая отчет, как у дитяти день прошел. И только когда баба Клава заголосила, что внучек каждый день полторашкой пива балуется, а ее посылает куда подальше, опять вмешался отец. В политологи просунуть сына не смог, но в сельхозколледж учителем истории – получилось. В этом колледже Андрей познакомился с Никой. Мать была далеко, бабушка подслеповата, потому и сладилось.
