Глава 1
Великие герцоги запада
1
В 1404 году умер герцог Бургундский Филипп. Он был младшим сыном короля Франции Иоанна II Доброго и получил герцогство Бургундию от своего отца в качестве ленного владения[1] после того, как там пресеклась местная династия, боковая ветвь Капетингов. Филипп был славным герцогом.
В 1356 году, когда англичане разгромили французское рыцарство в битве при Пуатье, Филиппу было четырнадцать лет. Он стал единственным из соратников и родственников короля Иоанна II, кто не бросил его в бою. «Государь мой отец, опасность слева!» и «Государь мой отец, опасность справа!» – кричал Филипп, чем немало способствовал королю в рукопашной. За это Филипп получил прозвище Храброго.
Он вступил в брак с Маргаритой Мальской, выгодной наследницей Фландрии, Артуа, Франш-Конте, Невера и Ретеля. Тем Филипп Храбрый положил начало возвышению Бургундии.
Филиппу наследовал его сын, Иоанн Неверский. Иоанн был славным герцогом.
Еще в бытность свою графом Невера, во время крестового похода против турок Баязида он возглавлял крестоносцев всей Франции, был наголову разбит в битве под Никополисом и провел в плену у язычников несколько романтических лет.
Став герцогом, Иоанн блестяще интриговал в Париже. В 1407 году он из ревности организовал убийство своего кузена Людовика Орлеанского, которого подозревал в любовной связи со своей супругой, и бежал во Фландрию. Через год Иоанн вернулся в Париж и выступил при дворе с речью в свою защиту. Иоанн был прощен королем, покорил мятежный Льеж и получил за это прозвище Бесстрашного. Иоанн заключил военный союз с англичанами, учредил бургундское фаблио и был предательски убит в 1419 году сторонниками французского дофина[2] во время переговоров на мосту Монтеро.
Иоанну наследовал его сын, Филипп. Филипп был славным герцогом.
В 1420 году он посредничал на переговорах между победоносным английским королем Генри V и французской королевой Изабеллой. В 1425 году на службу к герцогу Филиппу поступил фламандский живописец Ян ван Эйк.
В 1428 году Ян ван Эйк был направлен герцогом в Португалию, дабы написать портрет Изабеллы, невесты Филиппа.
В следующем году портрет был герцогом получен и одобрен в нескольких крепких выражениях. Тогда же Жанна д’Арк отогнала англичан от Орлеана и привела французского дофина в Реймс, где свершились его миропомазание и коронация под именем короля Карла VII.
В 1430 году Филипп женился третьим браком на Изабелле Португальской и учредил орден Золотого Руна. Жанна д’Арк попала в плен к бургундам под Компьеном и с санкции Филиппа была передана в руки англичанам.
К концу 1431 года Филипп заподозрил Изабеллу в бесплодии и настоял на том, чтобы она совершила первое паломничество в монастырь Сантьяго-де-Компостела. Изабелла послушалась своего мужа, предприняла паломничество и на алтаре дала обет в том, что буде ей случится забеременеть от герцога, она обязуется посещать это святое место каждые три года. Жанна д’Арк тем временем была осуждена инквизицией и сожжена в Руане.
К началу весны 1432 года Филипп, у которого все еще не было и даже не намечалось законных наследников, начал нервничать. Две его предыдущие супруги – бедняжка Мишель и дура Боне – скончались скоропостижно и бесплодно. Неужели строптивая Изабелла решила оставить великолепный Бургундский Дом в запустении?
2
– Каково мое покаяние, вы знаете. Не отрицайте – если вы станете отрицать, я все равно буду уверен, что ваше незнание лишь наполовину правдиво. Каков мой грех, вам, сиятельный герцог, конечно, ведомо. Но я не осмелюсь подозревать вас в искажении правды, когда вы станете утверждать, что не знаете, потому что на самом деле вы просто забыли, хотя и знали, а значит, знаете и сейчас. Вы просто забыли, в чем я согрешил, ведь не может же герцог помнить все прегрешения своих поданных, хотя он их все знает.
– Повторяю: кто вы такой? Не в смысле имя, а чем занимаетесь? – Филиппа мутило от обилия глаголов «знать», «забывать» и других из бойкого десятка. Глаголов, которые, похоже, еще будут повторены навязчивым просителем раз по сто. Что он все-таки сделал, этот Клодель? Переспал с кумой? Отравил соседского каплуна? Украл из часовни серебряное распятие?
– Клодель, хозяин пивоварни – это я. Все, что изволят пить ваши подданные на свадьбах – все это сварил я. Мои семь дочерей дурны собой и поэтому я в свое время не осмелился ни одну из них пристроить при дворе, хотя таким было мое самое заветное желание. А вот моя жена, Анна-Мария, славится отменной сдобой. Но дело не в этом.
– А в чем?
Так справляются о здоровье внучатого племянника кузины сводного брата – с искренним интересом.
– Позавчера вечером я был на площади с лотком. Я так иногда делаю, все больше заради развлечения и по старой памяти, когда некому больше продавать женкины пироги. Торговля была неважной и я уже уходил, когда…
– Короче, короче, – торопил Филипп, которого психующий Клодель уже достал, достал!
– Они окружили меня, цыгане. Облепили со всех сторон, эти цыгане. Предложили погадать, просили руку, просили денег, просили пирогов. Не было никого, кто пришел бы мне на подмогу и разогнал нехристей. Я хотел было бежать, но как бежать с таким лотком и с таким брюхом?
Тут Филипп удостоил просителя первого осмысленного взгляда. Приходилось признать значительность клоделева брюха, а также и еще одно: молодость отличается особой избирательностью зрения. Ты замечаешь только тех незнакомцев, кто так же хорош собою, как и ты; ревниво разглядываешь тех, кто краше; и остаешься безучастен к тем, кто бесцветен, дурен и уродлив. Разве карлицы способны завладеть твоим вниманием? Пусть способны, но разве надолго? Когда ты становишься старше, эта избирательность претерпевает метаморфозу: ты все больше замечаешь тех, кто некрасив, стар и уродлив – чтобы сравнить себя с такими, чтобы утешиться, чтобы оправдать свое старение непривлекательностью встречных. Вот о чем думал Филипп, обтекая взглядом беременный заржавленными кишками живот Клоделя.
– Ну что они, цыгане, скорей, вы мне надоели! – стаккато нетерпения.
– Из-за этого-то брюха я и не убежал, – Клодель горестно улыбнулся. – Они набросились на меня, одна цыганка схватила меня за левую руку и стала гадать. И вот теперь самое важное. И самое ужасное.
Смотреть на рыдающего, хлюпающего, утопающего в слюне и соплях толстяка было в высшей степени неприятно. Однако детская привычка выпячивать в перформансах[3] любого рода познавательную ценность взяла верх и Филипп не отослал пивного Клоделя с глаз долой, как собирался сделать уже некоторое время, но, напротив, продолжал внимать. Зачем?
– Они нагадали мне страшное! – разливался в истерике Клодель.
