Тиккун - Кибернетическая гипотеза

Поразителен контраст между концептуальной тонкостью и точностью, характерными для сферы науки и техники, и поспешной небрежностью, характерной для политической сферы. […] Так что назревает вопрос, пролегает ли здесь непереходимая черта для рациональности, или можно надеяться, что эту неспособность однажды удастся преодолеть, и вся коллективная жизнь будет в итоге полностью рационализована.

Одна из кибернетических энциклопедий 1970-х

TIQQUN

L’HYPOTHÈSE CYBERNÉTIQUE

TIQQUN

Organe de liaison au sein du Parti Imaginaire

Paris

Перевод с французского Тимофея Петухова

под редакцией Марии Лепиловой

Примечания Марии Лепиловой

Составитель серии изданий группы «Тиккун» Жак Франк

Общая редакция серии Степана Михайленко

Публ. по: Tiqqun. Organe de liaison au sein du Parti Imaginaire.

Zone d’Opacité Offensive. Paris. 2001. P. 40—83

На обложке: Питер ван дер Хейден. Битва за деньги (по рисунку Питера Брейгеля Старшего). После 1570

© Книгоиздательство «Гилея», перевод на русский язык, 2022

Вероятно, нет ни единой сферы человеческой мысли или материальной деятельности, про которую можно было бы утверждать, что рано или поздно туда не дойдёт кибернетика.

Жорж Р. Буланже, «Материалы по кибернетике, утопии или науке завтрашнего дня в сегодняшнем мире», 1968

Великий заимообращенец хочет устойчивости кругооборотов, равных циклов, прогнозируемых повторений, беспроблемной бухгалтерии. Он хочет устранить любое частичное влечение, обездвижить тело.

Таково беспокойство императора, о котором говорит Борхес: он хотел такую точную карту империи, что она должна была бы покрыть территорию во всех её точках и, стало быть, её удвоить в том же масштабе, так что подданные сего монарха тратили столько времени и использовали столько энергии, чтобы её отделать и поддержать в порядке, что по мере того как совершенствовалась картографическая копия, «сама» империя приходила в упадок – таково безумие великого центрального Нуля, его желание обездвижить тело, которое может «быть» только представленным.

Жан-Франсуа Лиотар, «Либидинальная экономика», 1973^>1

«Они искали приключений и хотели прожить их вместе с вами. Это, в конце концов, всё, что можно сказать. Они твёрдо верят, что будущее будет новым: другим, увлекательным и трудным, конечно. Где полно киборгов, делающих деньги из воздуха предпринимателей, биржевых лихорадок и турбо-людей. Уже сегодня оно именно так и выглядит для тех, кто хочет видеть. Они думают, что грядущее будет человечным, заодно и в женском роде – и во множественном числе; чтобы каждый его прожил, каждый поучаствовал. Вот они, утерянные Просветители, пехотинцы прогресса, жители XXI века. Они побивают невежество, несправедливость, нищету, все виды страдания. Они там, где есть движение, где что-то происходит. Они ничего не хотят упустить. Они скромны и отважны, и служат интересам, которые больше них самих, ведомые высшими принципами. Они не только умеют формулировать задачи, но и искать решения. Они подтолкнут нас к самым опасным рубежам и протянут руку с берегов грядущего. Они – марш Истории, вернее того, что от неё осталось, ведь самое трудное позади. Они – святые и пророки, истинные социалисты. Они давно уже поняли, что май 68-го не был революцией. Настоящую революцию творят они. Дело теперь лишь за организацией и прозрачностью, разумом и сотрудничеством. Обширная программа! И потом…»

Что, простите?! О чём это вы? Какая программа? Худшие кошмары, вы знаете сами, рождаются из сказок, которые нам, ещё детям, ЛЮДИ[1] рассказывали на ночь, чтобы убаюкать нас и нравственно развить. Новые завоеватели, которых мы будем здесь называть кибернетиками, не образуют единой партии – что сильно бы облегчило нашу задачу – это рассредоточенное созвездие действующих, попавших под действие, одержимых и ослеплённых одной и той же сказкой. Это убийцы времени, крестоносцы Однородности, любовники рока. Они – приверженцы порядка, почитатели разума, это народ посредников. И пусть Великие Рассказы[2] мертвы, как любит повторять постмодернистская вульгата, умами всё ещё правят господствующие выдумки. Так было с «Басней о пчёлах», которую Бернард де Мандевиль опубликовал в самом начале XVIII века, что так помогло созданию политической экономии и обоснованию прогрессивности капитализма. Благополучие, общественный и политический порядок зиждился отныне не на католической жертвенности, а на следовании каждым индивидом своего личного интереса. «Пороки частных лиц» объявлялись таким образом залогом «общественного блага». Мандевиль, этот «Человек-Дьявол», как его называли ЛЮДИ, таким образом выдвигает против религиозности своего времени либеральную гипотезу, которой вдохновится впоследствии Адам Смит. И хотя сказка эта регулярно возобновляется в виде новых форм либерализма, сегодня она уже трещит по швам. Критические умы выведут из этого, что либерализм уже вне критики. Его место заняла другая модель – та самая, что скрывается под именами интернета, новых информационных и телекоммуникационных технологий, «Новой экономики» или гения генетики. Либерализм отныне – лишь остаточное обоснование, алиби для преступления, ежедневно совершаемого кибернетикой.

Рационалистская критика «экономических верований» или «неотехнологической утопии», антропологическая критика утилитаризма общественных наук и гегемонии рыночных отношений, марксистская критика «когнитивного капитализма», противопоставляющая ему «коммунизм множеств», политическая критика коммуникативной утопии, возрождающей самые жуткие кошмары про изгнание, критика на критику «нового духа капитализма» или критика «Карательного государства» и слежки, скрывающейся за неолиберализмом, – все эти критики, похоже, не склонны замечать появление кибернетики как новой технологии власти, которая прекрасно объединяет в себе и сочетает друг с другом как дисциплину, так и биополитику, как полицию, так и публичность[3], – своих старших собратьев, которые сегодня слишком плохо справляются с доминированием. Иными словами, кибернетика не является, как ЛЮДИ хотят её видеть, сферой исключительно отдельной от коммуникации и от создания информации, виртуальной надстройкой над реальным миром.

Скорее уж она – автономный мир механизмов[4], смешавшихся с капиталистическим проектом как проектом политическим, огромная «абстрактная машина», сложенная из двоичных машин на службе Империи, новая форма политического суверенитета[5], а лучше сказать – абстрактная машина, превратившая себя во всемирную машину войны[6]. Делёз и Гваттари объясняют эту нестыковку новой формой присвоения машин войны национальными Государствами: «Только после Второй мировой войны автоматизация, а затем автоматика машины войны произвели свой подлинный эффект. Машина войны, учитывая новый пересекающий её антагонизм, не имеет уже войну в качестве своего исключительного объекта, но принимает на себя в качестве объекта мир, политику, мировой порядок – короче, цель. Здесь имеет место инверсия формулы Клаузевица – именно политика становится продолжением войны,