Город, как и все города мира, жил своей жизнью. Темные и светлые нити событий сплетались в вечный причудливый узор, судьба к судьбе, жизнь к жизни, смерть к смерти. Город был невелик по меркам того времени, о котором пойдет речь, – так, средней руки провинциальный старинный городок в центре Европы. Но голос его, точнее, голос одного единственного человека в нем, человека, знавшего и хранившего тайну своего отца, был очень громким. И Бог его слышал. Слышал, и его охватывала глубокая задумчивость. Почему? Терпение, дорогой читатель, вы скоро все узнаете.
Одним промозглым осенним вечером по улицам Шасборга неторопливо ехал серебристый «ауди» – один среди многих, разбрызгивая лужи. Автомобиль неспешно двигался мимо освещенных аквариумов витрин, в которых застыли манекены в разноцветных одеждах, громоздились «букеты» дамских сумок, перчаток, украшений, обуви, игрушек и много еще чего. Среди витрин иногда попадались яркие двери и завлекательные вывески ресторанчиков. Над всем этим высилась темная громада средневековой ратуши, которая, казалось, дремала, как старая-престарая бабушка. Напротив вонзал шпиль в небо собор, закрытый по случаю позднего времени.
Прохожих было немного – прячась под зонтиками, они в основном спешили по домам с работы. Впрочем, попадались и туристы, которых можно было легко отличить по удивленно-довольным лицам и фотоаппаратам в руках. Но из-за дождливой погоды улицы от них, от туристов, тоже не ломились. Сезон почти закончился.
Автомобиль миновал центральные улицы и въехал в другие – более узкие и темные. Изобилия вывесок там не наблюдалось. Впрочем, нет, вывески-то были, но иные: сделанные в основном в пронзительно-розовых или красных тонах неоновые рекламы, казалось, подмигивали из-за угла, обещая прямо или чуть завуалированно самые изощренные удовольствия мужчинам (да и женщинам) со знойным темпераментом и полным кошельком. Кое-где на зданиях ритмично двигались неоновые красотки, обнаженные или полуобнаженные; кое-где все скромно ограничивалось красными светильниками у подъезда и какой-нибудь афишей с очаровательной фото-девушкой, обещающей «лучший эротический массаж в стране – европейский, тайский, японский». Квартал удовольствий. Квартал красных фонарей, как называют подобные ему в других городах.
На тротуаре попадались местные жительницы, или, скорее, «труженицы»: юные и не очень «фемины» – блондинки, брюнет ки, шатенки в умопомрачительных мини-юбках и разноцветных блестящих платьишках, обтягивающих аппетитные формы. Яркие, бросающиеся в глаза создания, для того и живущие, чтобы привлекать… и привлекающие, чтобы жить. Казалось, дождик им не помеха.
Автомобиль «ауди» продолжал свой путь – все так же, не торопясь, как будто всматриваясь светом фар в мелькающие фигуры полуобнаженных девушек. Некоторое время спустя он остановился возле одного из многочисленных тускловатых фонарей. Стекло водительской двери медленно поползло вниз, и к машине тут же подскочила девушка в ботфортах и красных с блестками шортах. Белый полупрозрачный топик не скрывал, а скорее подчеркивал изящную фигурку; черные волосы, стриженные под пажа, поблескивали, словно антрацит, в желтом фонарном свете. Многочисленные дешевые, но яркие пластмассовые браслеты на обнаженных тонких руках глухо постукивали, когда девушка двигалась. Возраст было невозможно определить – девушке могло оказаться как двадцать, так и тридцать и даже более лет: под толстым слоем косметики, да еще ночью, никто бы не сказал наверняка. И как никогда в данном случае подходили стихи, сложенные небрежно однажды незнакомым поэтом со звучным иностранным псевдонимом, что в переводе означало бы «крайности»:
Всю красоту со многих женщин можно смыть водой,
На первый взгляд, дотронувшись слегка рукой
До нужных отложений!
Стереть с ресниц, с бровей и с губ все то,
Что нанесли помадными слоями,
Что нарисовано с утра старательно кругами!
Стереть со щек крема, с волос – все завитушки,
Тихонько вынуть из ушей цепные побрякушки
И смыть на шее родинки и все сердечки-мушки!
Смыть краску с их волос, потом в глаза смотреть,
На тело платье поприличнее надеть,
И перед ней стоять не вялым, не робеть…
Тогда уверен я, но не хочу пугать:
Что ниже не придется раздевать,
А если уж разденете – снимать, стирать, смывать,