В прошлой жизни я работала в школе. Почти 20 лет. Учитель начальных классов, позже – учитель русского языка и литературы. Но еще и заместитель директора по науке и даже заместитель директора по административно-хозяйственной части (попросту – завхоз). Работа в школе оставила много ярких воспоминаний прежде всего потому, что именно на эту пору пришлась моя молодость.
Но и мое собственное школьное детство помнится во всех его красках. Крупными яркими мазками оно написано в памяти. Поэтому я собрала в этой главе и Таню-школьницу, и Татьяну Витальевну-учительницу и Татьяну-маму. И все, что имеет какое-то отношение к образованию и воспитанию. Мой опыт, мои мысли, мою радость и боль.
***
…Я уже почти влетела в магазин, как вдруг меня перехватил на пороге молодой мужчина со словами:
– Нет уж, давайте-ка обнимемся!
– Очки сними, не узнаю.
Хотя, конечно, узнала. Мы обнялись, с удовольствием потискав друг друга по сырым спинам: жара же несусветная!
– Ну, как ты? Где ты?
– Как ваши дела?
Минуты две мы задавали друг другу подобные бестолковые вопросы, и я поняла, что мой ученик Антон Бобырь им же и остался, хоть отец двоих детей и вообще мужчина солидный. Работа в банке, собственный бизнес – да, нам было, о чем поговорить.
…Антошка сидел за второй партой первого ряда с очень красивой девочкой – Олей Сычуговой. Их как будто специально посадила рядом Светлана Владимировна – классный руководитель. Чтобы глаза слепило, видимо. Добрая великодушная Ольга, отличница, соседу по парте помогала разбираться с русским языком на добровольных началах. А мне и без ее помощи невозможно было устоять перед его обаянием, и там, где надо было, так-то, поставить железное «три», я выводила слабенькую, но «четыре». У меня много таких учеников, по которым было сразу видно: судьбу ломать отметками не стоит, они и без тебя пойдут в жизнь легко и уверенно. Не можешь научить, так хоть не мешай. «Не навреди», – в этом лозунге мы сошлись со всеми классными руководителями в параллели. И мы старались. Но и ребята не подводили.
Антон рос в хорошей, крепкой семье. Мама, конечно же, его баловала – второй ребенок неминуемо попадает в разряд баловней. Но уважать его было за что – с начальной школы Антон занимался бальными танцами. Это та еще армия. Дисциплина, дисциплина, дисциплина. И вот стоим мы на улице Ленина как хорошие добрые друзья. Стоим полчаса, час, полтора… Говорим о ситуации в Крыму (о, это очень важная тема!), о бюджетных деньгах, зарытых в дороги, о финансовом кризисе, конечно. О детях. Мимо проходят мои знакомые, его знакомые. Здороваемся, веселимся и сплетничаем. Мне кажется, я уже рухну с каблуков на асфальт – черт, угораздило обуться. Но добровольно покинуть Антона не могу. Да и он, похоже, не все еще рассказал: надо же еще поговорить обязательно об автомобилях, а как же! И мне интересно, как он приобрел новое авто, на каких условиях.
Что там Хайям сказал про «невозможно оторваться»? Смотреть, как горит огонь, как течет вода и как другие работают? Так вот: невозможно оторваться от беседы с учеником, который сохранил к тебе тепло и благодарность. А энергия нашей встречи дала жизнь, по сути, этой книге.
***
…Шел стопицот первый урок по Пушкину. Или стопицот второй. Все уже было выучено, законспектировано, разобрано по косточкам – конечно, в рамках того, что требовала программа. И напоследок: «Выучите любое стихотворение наизусть. Чего душа пожелает».
Начался урок. Одно стихотворение, второе…
– Минаков, пожалуйста, послушаем вас.
– Ой, Татьяна Витальевна, чё сразу Минаков?
– Ну, не сразу, если вы заметили. Уже полкласса, так-то, отчиталось.
И вот Сашка Минаков, белобрысый звонкоголосый мальчишка-девятиклассник, которого плохо видно из-за последней парты, «выгружается» к доске.
– Перочинный ножик.
– Что?
– Стихотворение так называется. «Перочинный ножик».
– А-а. Ну, слушаем.
Никакого такого стиха у Пушкина я не читала. Но, может, Пушкин и писал своему другу Пущину в лицее какие-нибудь пылкие стихи про ножик. Перочинный, конечно же. Стараясь не обнаружить невежества, изображаю из себя полное внимание. Минаков продолжает с завыванием:
– Перочинный ножик! Ножик перочинный!
Ножик перочинный. Ножик перочинный.
Ножик перочинный! Перочинный ножик?
Перочинный ножик? Перочинный ножик!
На третьей минуте оды о каком-то дурацком ноже класс стонал и лежал на партах. Минаков сиял, как медный таз. Я плакала – ржать мне не позволял статус. Собрав волю в два кулака, я дотерпела, пока фонтан иссякнет, и сообщила громогласно:
– Спасибо, Минаков. «Два»!
– Татьяна Витальевна, чё сразу «два» -то? Ну я же выучил, хотите, расскажу?
– Нет, спасибо. Нечего тут было кривляться. Урок, по сути, сорван.
Тут звенит звонок, Саша подбегает к роялю, служившему еще и учительским столом, и начинает ныть: вообще-то дома ему не поздоровится за «двойку». Минаков балансирует между отличником и хорошистом, мама процесс контролирует, чтобы закончить девятилетку с «пятерками». И тут – на тебе! Но так хотелось повеселиться!
Он бегает за мной вокруг рояля и пытается всучить мне батончик «Сникерса». Подкуп должностного лица при исполнении! В это время заходит в кабинет сын-третьеклассник. Отучился. И Минаков ему: «Денис, держи шоколадку!» Я не успела даже подумать: «Какой же ты, Саша, безобразник. Меня подставил, урок сорвал. Шоколадка маленькая. Мог и две купить», – как Денис уже разворачивал «Сникерс». Пришлось всю перемену слушать настоящее произведение Пушкина, не помню, какое. И ставить «пять».
***
…Пашка Чухланцев спросил:
– А можно я принесу селедку малосоленую на выпускной? У нас много…
Все легли на парты. Ржать. Кто-то, конечно же, брякнул:
– Лучше пива, Паш.
Селедка, между прочим, для нас с родителями оказалась как нельзя кстати. Торты остались, а селедка – нет. А ночью 9Б провожал меня на госэкзамены в славный город Глазов – заканчивала пединститут. И я, как была, торжественно-неотразимая, с цветами и шарами, так и брякнулась на вторую полку в плацкарте поезда Ижевск-Балезино. И что же: поезд… сломался. Я вообще мастер попадать во всякие истории. Всю ночь с ноля часов до шести утра пришлось маяться в шифоновом платье в пыльном вагоне. Зато выпускной запомнился.
…Однажды я устроила проверочную работу. Хотя почему – однажды? Проверочные работы-блиц сыпались на моих несчастных детей с периодичностью наступления ночи – каждый день. Учебники убрали, на партах чисто, ладошками передо мной потрясли – на всякий случай. Приступим. И вот чувствую: что-то не то. Никто не пишет, все переглядываются, хихикают. Где-то кроется подвох. Пока не понимаю где. Так и быть – я включилась в игру. Иду по рядам, заглядываю под парты. Все с удовольствием показывают – чисто, мадам! Напряжение достигает апогея, народ уже не может держать в себе эмоции и начинает покатываться со смеху. Я так и не разгадала загадку. Мне показали. Показали учебник, приклеенный скотчем в верхний угол окна. В принципе, человек двенадцать могут списывать, не напрягаясь. Веселились страшно. Неважно, что шоу закончилось «двойками». Идея-то как хороша! Я оценила, мне понравилось.
