«15 июля в восемнадцать тридцать, район Кыатунг, сбит борт семь-четырнадцать. Летчик захвачен американским спецназом. Макс».
С Левшой было что-то не то. Боль сидела у Левши в глазах.
Полковник еще раз оглядел застывших перед ним в шеренге бойцов и задал вопрос их командиру:
– Итак, все в порядке, Левичев?
Тот старательно смотрел поверх его головы:
– Так точно, товарищ полковник.
– Все в полном порядке, товарищ капитан?
Полковник редко когда задавал один и тот же вопрос, но если задавал, то, конечно, неспроста, и подчиненные знали об этом. Левичев сделал глубокий выдох:
– У Левши зуб…
Левша тотчас подал голос:
– Я его вырву, товарищ полковник! Подумаешь, зуб…
Полковник перебил его:
– Не думал, что мне вам в этом кабинете придется объяснять, чем это может закончиться при выполнении боевой операции. – И бросил взгляд через плечо на стоящего у дверей майора. – Значит, так. Группа Левичева к вылету не готова. Оргвыводы оставляю на потом, но они будут. Кто у нас в резерве?
– Платов, – коротко ответил майор.
Зазвонил телефон.
– Связывайтесь с Платовым, – отдал команду Полковник, жестом показал, чтоб бойцы покинули кабинет, и только потом взял трубку.
Звонил Литвинов, их куратор из дома номер четыре, что на Старой площади.
– Виктор Семенович, – сказал он. – Я в детали еще не посвящен, меня с кровати подняли. Что там произошло с этим Бабичевым? Почему он взлетел? Он же не должен был взлетать!
Полковник посмотрел на огромные напольные часы: было без четырех три ночи.
– Так точно, не должен был. Но американцы стали бомбить аэродром, и инструктор решил спасти машину. Он, оказывается, и раньше такое проделывал, все обходилось. А на этот раз его караулили «корсары»…
– Истребители «Ф-4»? – Литвинов разбирался в военной технике. – Они появились там совершенно случайно?
– Нет, конечно. И «корсары», и их спецназ… Я уверен, это была продуманная операция.
– Паршиво, крайне паршиво. Понимаете, какой важности задача перед вами поставлена?
Полковник опять взглянул на циферблат:
– Группа через один час семнадцать минут вылетает.
– Кто ее возглавит?
– Опытный человек.
Литвинов нервно кашлянул, видно, он ждал более подробного ответа, но тему продолжать не стал:
– Прошу докладывать, постоянно. Вы лично будете борт провожать?
– Так точно, Сергей Сергеевич.
– Тогда из аэропорта – сразу ко мне. Есть информация, которая не телефонная.
Грубой гитарной струной трижды запели часы.
Капитан Платов был стариком. Не таким глубоким, конечно, как Полковник, тому вообще за полтинник перевалило, но и неполные тридцать шесть тоже возраст.
Платов стоял закутанный по пояс в простыню на балконе своей «однушки». Квартиру он получил около полугода назад в старом обжитом районе, на третьем этаже. Тыловик при этом сказал: «Платов, нет у нас права двухкомнатную тебе давать. Но как только женишься – в новом доме и с улучшенной планировкой, обещаю!»
Платов жил и на съемных, и в общагах, так что для него и эта – роскошь. Да еще под балконом сирень, только недавно отцвела, но сохранила запах, любимый с детства. У бабушки в деревне, что на Оке, один угол сада был отдан сирени. Там вили гнезда и пели синегрудые варакушки.
Тут поют пацаны. Их двое, один с гитарой, между ними на лавочке сидит молчаливая девочка.
«Хмуриться не надо, Лада,
Для меня твой смех награда, Лада!»
У Платова нет ни слуха, ни голоса, и как все, обделенные этими качествами, он любит подпевать. Тихо, чтоб только сам себя слышал.
«Нам столетья не преграда,
Нам столетья не преграда…»
Дробно, как синичка, застучали за спиной в окно. Это Настя. Она сидит на кровати, закутавшись в простыне, поджав под себя ноги, и манит его пальчиком. Тем самым, которым только что стучала. В другой руке у нее бокал с шампанским. Платов качает головой: мол, погоди, еще немного постою, посмотрю на звезды, послушаю молодежь. Тогда Настя показывает ему кончик языка и начинает как из белой скорлупы вылупливаться из простыни. Вот плечи показались, вот грудь… Не до конца, но почти до самого интересного места.
Платов заходит в комнату. Садится не на кровать, а к журнальному столику. На нем – свеча в подсвечнике из начищенной гильзы, тарелка с черешней, бутылка шампанского. Один бокал пуст, второй – у Насти.
– Ты сделаешь меня алкоголичкой, – говорит она. – Я уже столько выпила! А ты – ни глотка. Когда закончится твое резервное дежурство или как оно там называется?
– Пусть будет так и называться, – улыбнулся Платов. – Ровно через девяносто семь минут. И если к этому времени в бутылке что-нибудь останется…
– Как тебе не стыдно! Я всего несколько глоточков сделала!
Платов словно не слышит ее, продолжает свою фразу:
– Ровно через девяносто… теперь уже шесть минут я скажу тебе одну важную вещь, Настя. Если помнишь, мы познакомились год назад, день в день. – Он покосился на полки с книгами, где была припрятана со вчерашнего дня шкатулка с перстеньком. – Думаю, за это время мы уже знаем друг друга так, что…
Телефон рявкнул котом, которому наступили на хвост. Настя даже вздрогнула и нырнула с головой в простыню:
– Ой, это мама!
Будто мама могла ее сейчас увидеть!
Платов тотчас взял трубку:
– Да… Есть!.. Конечно, готов.
И уже обратился к Насте:
– У нас с тобой десять минут, девочка. Через неделю приеду и скажу все, что хотел…
Она тотчас сорвалась с кровати и побежала на кухню:
– Десять минут… Я бутерброды нарежу и кофе в термос налью.
Он стал одеваться, оглядывая свою холостяцкую комнату. Пуста была комната. Даже одежду он держал на стуле. На стене висела лишь пара полок с книгами. Все остальное пространство было завешено фотографиями Женщины. Вот Настя в его кителе, вскинула ладонь к козырьку фуражки, вот среди ромашкового поля, вот в парке у озера кормит лебедей, вот в стиле ню прикрывает рукой обнаженные груди…
Она кричит из кухни:
– Ты куда едешь, если не секрет?
– На юга.
– Господи, завидую, загоришь там и накупаешься.
Платов уже одет и смотрит в окно. Армейский «газик» выворачивает из-за угла дома, подруливает к его подъезду. Он идет к двери, Настя на бегу укладывает в его сумку пакет с едой. У порога Платов протягивает ей ключи:
– Как всегда – бросишь их потом в почтовый ящик.
