В ясный апрельский день 1582 года Рим был наполнен ярким светом и разноцветными красками. По узким извилистым улочкам города разгуливала пестрая шумная толпа. Время от времени люди с криками отскакивали в сторону и прижимались к стенам домов и лавкам торговцев, когда по ухабистой мостовой мимо них громыхала карета знатного чужеземца, покачивающаяся на своих кожаных рессорах, или толпу рассекала кавалькада лошадей, высекающих копытами искры на булыжной мостовой, или мимо проезжала груженная строительными камнями или бочками с вином телега с огромными колесами из Кампаньи, ярко раскрашенная, запряженная красочно разряженными лошадьми или мулами. Когда две телеги встречались, все становилось неконтролируемым, и возницы пытались разъехаться, громко крича и щелкая кнутами.
Кардинал Монтальто, Феличе Перетти, в сопровождении своего управляющего Сангаллетто ехал в скромной карете сквозь эту пеструю толпу на Эсквилинский холм, чтобы посмотреть, как движется работа на его новой вилле, в которую он надеялся вскоре переехать. Люди узнавали его и почтительно уступали ему дорогу, потому что кардинала Монтальто хорошо знали в Риме и даже если не любили, то относились к нему с уважением за то, что, несмотря на кардинальский пурпур, он продолжал вести благочестивую жизнь францисканца.
На его лице с широкими скулами, выпуклыми бровями, из-под которых сверкала пара острых глаз, массивным носом и длинной окладистой бородой лежала печать монашеской строгости.
Римляне хорошо знали заслуги и образ жизни своих кардиналов и оценивали их по их прошлому и настоящему. Вслед одним они отпускали злобные шутки за их прежние дела, других почитали как святых. Некоторые из кардиналов, особенно вышедшие из могущественных правящих кланов Италии – таких как Медичи, Эсте, Фарнезе – были любимы за их роскошь и щедрость, за их княжеский образ жизни.
Однако, кардинал Монтальто имел в глазах народа особый статус. Еще будучи бедным францисканским монахом он приобрел известность благодаря своим проповедям; затем его стали бояться как реформатора дисциплины своего ордена и как инквизитора, и, наконец, он возвысился до должности советника папы Пия V и стал одним из самых влиятельных кардиналов. Но после смерти Пия V блестящая карьера Монтальто внезапно оборвалась, и он в полной мере вкусил превратности судьбы. Нынешний папа Григорий ХIII отстранил фаворита своего предшественника от всех дел. С тех пор Монтальто видели только на консисториях> [1] и церковных праздниках. Но в добавок ко всему Григорий открыто показывал враждебное отношение к нему, постоянно оскорбляя кардинала насмешками и публично унижая. Однажды, после приема в Санта-Мария-Маджоре, увидев новую виллу Монтальто, возвышающуюся на развалинах бань Диоклетиана, папа Григорий раздраженно произнес: «Бедные кардиналы не строят себе дворцов!» И он лишил Монтальто «чаши бедного кардинала» – его пенсии.
Весь Рим узнал об этом оскорблении и был поражен тем, как спокойно Монтальто перенес его. Только одно не ускользнуло от глаз – несмотря ни на что он продолжал строительство. Во всем остальном кардинал жил очень скромно в величайшем уединении вместе со всей своей родней – его благочестивой сестрой Камиллой, ее детьми и детьми ее детей. У него осталось всего восемь тысяч скуди дохода, и все, что он мог из этого сберечь, Монтальто тратил на строительство и книги. В Санта-Мария-Маджоре он воздвиг гробницу для блаженного папы Николая IV, своего брата по ордену, и начал строительство часовни, в которой сам пожелал когда-то покоиться. В то же время он сажал деревья и виноград в своем винограднике, как простой сельский житель, и строил виллу, где должны были храниться его книги и небольшая коллекция древностей.
Папа Григорий XIII (в миру Уго Буонкомпаньи, 1502 – 1585, папа с 1572 по 1585) наиболее известен тем, что поручил немецкому священнику-иезуиту и астроному Кристоферу Клавию разработать вместо юлианского календаря более точный календарь, который сейчас известен как Григорианский.
Но если кардинал смиренно переносил те испытания, которые Бог ниспослал лично ему, и благоразумно молчал о собственных невзгодах, то он не мог укротить свой острый язык, когда речь заходила о публичных злоупотреблениях, которые расцвели при слабом Григории и уже давно превысили всякую меру. В Риме и в других городах Папской области царили убийства и грабежи, а знатные убийцы и воры оставались безнаказанными. В сельской местности вернулись дикие времена Борджиа; ни одна проселочная дорога, ни одна деревня, ни один городок не были защищены от разбойников. Более того, римская знать не только брала их под свою защиту, но и сама использовала их для вражды друг с другом. Поэтому разбойники формировали настоящие армии под командованием опытных капитанов и открыто шествовали по стране с флагами и барабанами. А если жалкие папские наемники осмеливались противостоять им, разбойники с позором обращали их в бегство. Пополнения к разбойным армиям поступали отовсюду, не только за счет крестьян, которые были полностью в их власти, но и из городов и даже из замков знати. Все те, за кем числились какие-либо грешки, кого преследовал закон, кто растратил деньги или просто искал приключений, уходили «в кусты» и становились разбойниками. И в народе за ними тянулась кровавая слава.
Какой был прок от того, что Григорий построил прекрасную дорогу, которая должна была увековечить его имя, ведущую к месту паломничества Лоретто и к порту Анконы, если ни один человек не мог безопасно по ней пройти? И что толку было осушать болота Мареммы> [2] у Равенны, пока деревенские жители страдали от этих кровопийц? Все это были лишь красивые, возвышенные планы, питающие тщеславие Григория, но не имевшие никакой практической пользы, потому что у него не было для этого необходимой энергии. У этого знаменитого юриста отсутствовала даже логика. Порт Анконы был пуст, потому что чрезмерные таможенные пошлины мешали торговле, а прекрасная дорога служила только разбойникам.
Карета Монтальто, которую тащили две лошаденки, проехала мимо мрачного Палаццо Венеция, где жил посол республики Сан-Марко. Посол мог бы пропеть целую поэму о том, как часто венецианских курьеров грабили на этой дороге! Лошади замедлили шаг и карета начала подниматься по склону Квиринальского холма мимо возвышающегося замка Колонна. Справа возвышалась Torre delle Milicia, Башня Милиции, внушительное средневековое сооружение, которое в народе называли башней Нерона, а слева крутая тропинка ответвлялась в сторону холма Квиринал. Затем между домами появились сады и виноградники, а дорога превратилась в изрытую, каменистую тропу, идущую вверх и вниз между стенами, где бегали радужные ящерицы и пыльные камнеломки расправляли свои невзрачные цветы.
