Он пригласил её в ресторан. Для такого мероприятия у неё не было нового наряда.
Но было одно – предназначенное для редких и исключительных случаев.
Любимый зять привез из первых заграничных командировок. Чёрное. Простое, но очень элегантное. А к нему – брошь в виде цветка. Переливающиеся камушки горного хрусталя. Этакая хрустальная роза. Платье и цветок – в комплекте.
Она с удовольствием оделась, тщательно расправила складки и морщинки платья, огладив руками ткань вдоль тела. Перестегнула ремешок, сделав потуже, подчеркнув сохранившуюся фигуру, и подняла голову.
Из овального, в резной раме зеркала смотрела немолодая, но все ещё интересная женщина пятидесяти трёх лет. С подвижными трогательными морщинками вокруг весёлых глаз и всё ещё обаятельными ямочками. Крашенные под орех волосы были гладко уложены. Капельку настоящих французских духов за мочку уха и на запястье. Вот и хорошо! Вот и хороша!
– А я знаю, куда ты пошла, – в дверях подпрыгивал от собственных догадок маленький внук. Глазки-пуговки малолетнего шалуна превратились в хитрые щёлочки. Ножки, сами по себе, от нетерпения вылезли из объёмных домашних пёстрых тапок.
– Ты почему не спишь?
– Я знаю, знаю, ты идешь… – малыш был в растерянности. Если бабушка шла в гости или ресторан, то почему на ней нет блестящего и шуршащего платья, как у мамы? Судя по загадочному виду, она точно шла на праздник, а главное, тайно… от мамы!
– Давай у нас с тобой будет секрет, – поспешила на выручку бабушка, – завтра я приду…
– Я в садике буду, – торопливо напомнил внук, поглядывая по сторонам. Секрет надо было получить сейчас.
Дочь и одновременно мать внука принимала водные процедуры на ночь глядя. И в любой момент могла их застукать в сговоре. Нужно было скорее получить секрет, унести и спрятать под подушку, пока не остыл.
– Ну хорошо! Когда ты придёшь…
– Ты мне всё расскажешь, да, бабуля? – весёлая мордашка расплылась в лукавой улыбке, маленькие ножки всё так же приплясывали от нетерпения.
– Конечно, куда я денусь, – быстро и весело согласилась помолодевшая бабушка, и они, расцеловавшись, стремительно разбежались в разные стороны. Она в прихожую одеваться, он в свою комнату, в тёплую кровать, прятаться под одеяло.
Мария Ивановна проверила готовность своей сумочки: ключи, деньги и паспорт на всякий случай: всё на месте. Последний взгляд в полутёмное зеркало перед уходом.
– Мама, а ты куда? Да ещё и на ночь глядя?! – в дверях стояла дочь в красивом, как на обложке глянцевого журнала, пушистом банном халате и с накрученной из махрового полотенца чалмой на голове. Распаренная розовость гуляла на удивлённом молодом лице. Тонкие брови в недоумении приподнялась. Влажные глаза замерли в ожидании ответа. Ответа не было. Мать молчала, решительно завязывая шарф. Плохо получалось застегнуть пуговицы. Во всём сквозила досада: на себя, на водные процедуры, так спешно закончившиеся. Дочь ждала.
– Мам, тебе не стыдно? – тихо и необидно спросила она после непродолжительной паузы. Затем добавила еще тише, – …бегаешь как девочка, что Петя скажет, а Леночка?
– Зять меня всегда понимал, а внучка, если ты постараешься, – Мария Ивановна для уверенности переложила перчатки из рук в руки, – и не заметит.
– Мама!
– Ужин на плите, Петин кефир и Леночкин завтрак в холодильнике. Всё, до завтра!
***
Муж Марии Ивановны, Григорий Михайлович, был замечательным во всех отношениях. С первых встреч и до того памятного последнего их совместного дня.
Он первый заприметил Марию в жарком месяце июле олимпийского, восьмидесятого, года. Маша проходила практику в Военной академии после окончания техникума, где к тому времени уже год учился Григорий. Эта невысокая, улыбчивая, уютная с чудесными ямочками на круглых щёчках рыжеволосая девушка вызвала в нем самые тёплые чувства. Чувства, которые мог вызвать только один человек. Он сразу же решил за ней ухаживать. Именно всерьёз ухаживать, ломая свои правила и свои привычки.
После окончания военного училища в Рязани и поступления в столичную академию жизнь Григория Измайлова изменилась.
Со всей ответственностью полностью отдавшись учёбе и спортивным тренировкам, подчинив свою молодую жизнь расписанию высшего учебного заведения, он вдруг понял, что есть ещё и свободное время. Время для личной жизни. Что делать с личной жизнью, Гриша не знал. Но, хорошо подумав, решил: раз есть такой факт, как свободное время, значит, пора искать невесту.
К этому делу он подошел степенно, всё обдумав. Потому как был по природе своей человеком серьезным, где-то даже старомодным, тем более в сердечных делах.
Григорий орлом смотрел на барышень. Мужчина он был хоть куда. Высок, темноглаз, черноволос. Глубокий низкий голос, большие сильные руки. Обходителен и обаятелен, как это могут делать только большие крупные мужчины. При таких характеристиках девушки сдавались практически сразу.
Для начала молодой человек высматривал девушку, потом присматривался к ней, затем приглядывал – прикидывал, делая маленькую слежку на предмет привычек, подружек. Отдавая себе отчёт, что всё это жизнь человеческая, а значит, ценная: как его собственная. Понимая, что экспериментировать не стоит ни с собственной жизнью, ни с чужой, потому как дается она человеку один раз. И удовлетворяясь фактами и размышлениями, начинал ухаживать. Ненавязчиво и неназойливо. Но серьёзно и с душой.
После продолжительных встреч, которые порой длились и по полгода, делал выводы и красиво расставался. Один раз случился отказ и с женской стороны. Девушка оказалась с норовом. Барышня даже в негодовании топнула ногой, обозвав его собственником. Григорий покряхтел, попереживал, осознал, что перегнул палку, двинулся дальше на поиски той единственной, которой бы доверил самого себя и своего будущего ребёнка. Про любовь он не думал. Нет, конечно, задумывался! Ну что такое любовь? Так… страсти-мордасти. Всё ненадежно. А семья требует ответственности. Тем более если речь идёт о его собственной семье. Поэтому и женщина, мать его детей, должна быть самой что ни на есть надёжной.
Сам Григорий вырос в большой многодетной семье, был последним – седьмым в вечно кричащей, дерущейся ораве детей. Родители надрывались в колхозе со старшими детьми, зарабатывая трудодни. Дети росли как могли. По всем законам тяжёлой крестьянской жизни.
Вся семья с детства привыкла видеть Гришку рядом с матерью. Мальцом, хватающимся за край материнской юбки, подросшим, сидящим украдкой на её коленях. Отроком, шушукающимся с ней на завалинке в огороде. Юнцом – везде и всюду ей помощником.
