Телефонный звонок раздался как гром небесный. Я бегу к телефону, а в голове щёлкает сценарий самых ужасных событий: убили, ограбили, сломал ногу, руку, шею…
Мой сын второй год учится за границей. И каждый поздний звонок мною тяжело воспринимается.
– Ритка, привет! Мы козу купили! Поздравь нас! – из телефонных недр слышу взволнованный голос старшей сестры Майи.
Я стараюсь медленно вдыхать, но выдыхаю подобно Змею Горынычу, выпуская пары раздражения и несостоявшегося ужаса:
– Ты меня без сердца оставишь! Я уж думала со Стасом что-то… Что за коза? Постой, зачем вам коза? Вам что, там делать нечего? Какая коза? У вас же черепаха есть!
– Такая чудесная козочка! – она пропускает мимо ушей традиционный призыв к родственной перепалке. – Нубийская порода. Красота просто неземная!
– Что за блажь?! Какая такая нубийская? А что, наши северные машки-зойки перестали вас устраивать? Вам теперь заморских подавай?
– Да не ворчи ты! Черепаха в порядке! Мы ей друга нашли. Лучше приезжай, сама на всё посмотришь! Когда у тебя отпуск?
Год спустя я лечу на родину, в Тюмень, в гости к сестре. А заодно и на смотрины к этим самым козам.
Самолет до Москвы летит шесть часов – достаточно времени, чтобы предаться воспоминаниям.
Жизнь в детстве и отрочестве делилась на две географические части: Казахстан и Западная Сибирь. Ежегодно получались две поездки: Семипалатинск – Тюмень.
Непонятно, где был дом. Сейчас понимаю – в Тюмени, на берегу реки Туры, в доме с высокой зелёной крышей, деревянными воротами и тяжёлым медным кольцом на них.
Больше всего бабушка боялась, что я, маленькая ростом и несмелая во всём, потеряюсь в этих бесконечных путешествиях. До сих пор слышу её голос: «Держите Риту за руку, а то потеряете!»
В начале жизни надёжно держала мамина рука, дальше – уверенно рука любимой старшей сестры.
Ранняя память зацепила немного.
Себя я помню с шести лет. Сколько помню, ежегодная поездка на этническую родину начиналась с маминых слов:
– Едем домой! В Тюмень!
Тюмень в советское время – деревянный, глубоко провинциальный сибирский городок. Больше похожий на большую деревню. Хотя во всех советских географических справочниках Тюмень, столица деревень, значилась как столица Западной Сибири.
Река Тура делит город на две части: верхний город и нижний.
Речка эта незначительная, но коварная. Прямиком впадает в могучую сибирскую реку Лену и несёт свои мутные потоки дальше в северные моря. Воды её никогда не бывали светлыми и прозрачными. Весной она поднималась, разливалась и заливала всю нижнюю часть Тюмени, именуемую Заречной или просто – Зарекой.
В конце брежневской эпохи молодое поколение заречной части города стало активно обживать верхнюю его часть, обзавелось квартирами или просто строило дома на безопасном расстоянии от воды.
Со временем к началу потопа основная часть заречного населения успевала перебраться «наверх», но старожилы были верны своим гнёздам.
И бабушка моя была верна своему дому. Она забиралась с любимой козой на крышу и терпеливо пережидала наводнение.
Картина была преинтересной: на чердаке, в чёрном проёме небольшого окна без стекла, бабушка в светлом платочке, рядом бородатая и рогатая козья морда. Такая вот картинка, как из детской книжки со сказками, где весёлое блаженное старушечье личико бок о бок с натуральной козьей рожей радует глаз маленького читателя.
Кругом мутная водная гладь затопленной улицы. Вдоль «тротуара» на лодках от крыши до крыши, а на поверхности воды видны только черепичные гребешки и печные трубы, «гуляет» молодёжь, а те, кто старше, сидят в обнимку с домашними животными, перекрикиваясь друг с другом: передавая последние новости погоды и разные сплетни.
Прошли годы, ничего не изменилось, разве что силы коварной речушки поубавились: уровень потопа стал меньше, вернее, ниже, но это весной…
А летом мы садились на поезд и ехали две ночи и два дня. Молоденькая мама с бабеттой на голове и в коротком платье, я – маленькая, с бантом в тонкой косе, в трикотажной кофте с кармашком для носового платка и куклой в руке. У мамы в одной руке фанерный чемоданчик с металлическими нашлёпками на углах. К чемодану привязана плетёная авоська, в авоське мой эмалированный горшок с отбитой ручкой. В другой руке мама крепко держала меня, а я держала верную куклу Катю, и мы путешествовали.
В Рубцовске наш состав стоял шесть часов и ждал паровоза. К нему прицепляли этот бесхозный состав, и он мчал нас дальше и быстрее. Это уже не Казахстан, но ещё и не Россия – граница. Здесь под солнцепёком торговали всякой вкуснятиной и яблоками. Снедь домашнего приготовления в виде разваристой картошечки с укропчиком, вареников со сметаной, домашних крепких малосольных пупырчатых огурчиков, глянцевых плотненьких помидоров, домашних крупных варёных яиц, отварных загорелых кур и жареных аппетитных пирожков – всё представлено в широком ассортименте. Но мама строго-настрого запрещала мне смотреть в эту сторону. Она за гигиену приготовления и чистые руки. Мне приходилось только таращить глаза и глотать слюнки, а ещё довольствоваться тщательно протёртыми чистым носовым платком молодыми яблоками. В вагоне тоже покупать ничего нельзя: всё подозрительного качества. Ну, разве что молочный шоколадный батончик в скромной обёртке.
Поезд, покачиваясь, спешил в сторону Западной Сибири. В купе становилось прохладней и тише. За двое суток все друг другу про всё рассказали: приключения, трагедии, болезни, семейные тайны, байки, сплетни. Сказки про запечных домовых тоже входили в обязательную программу общения.
Мы выходили на станции Тюмень Товарная в пять утра.
Мама – довольная, я – заспанная, но послушная. От станции до бабушкиного дома пешком сорок минут.
Город ещё спал, но уже отдельными домами просыпался. Светлая северная ночь таяла на глазах. Мама оглядывалась, со вздохом отмечала перемены, а я ничего не замечала, мне просто хорошо.
Мы доходили до деревянного моста. Здесь начинался старый город, и здесь небольшой отдых. Мама садилась на чемодан и улыбалась. Я бежала к перилам и смотрела вниз, в собственное отражение в тяжёлой речной глади.
Шли дальше, и вот уже знакомая улица, с деревянным тротуаром вдоль крепких сибирских домов. Кричали петухи, где-то позвякивали козьи колокольчики и слышались «му-у-укания» – коровьи позывные. Я, громко топая подошвами сандалий, вырывалась вперёд и бежала к знакомому дому с высокой зелёной крышей. У открытого окна сидела бабушка. Каждый год одна и та же сцена: я кричала что есть сил, так, что начинали лаять соседские собаки: