Ученые историки заметили странную закономерность. С годами одни и те же события вспоминаются их участниками по-разному. Часто приводится пример со смертью Кеннеди. Свидетели теперь рассказывают разные версии увиденного, существенно расходясь в деталях.
Существует несколько версий таких расхождений:
– парадоксы памяти;
– непроизвольная подгонка показаний под сегодняшние реалии;
– свершение похожих событий в разных, параллельных реальностях, которые потом схлопнулись в одну, а свидетели видели аналогичные в целом, но разные в деталях события.
Такие парадоксальные явления относятся к событиям, которые произошли на отрезке одной жизни, точнее – на отрезке жизни одного поколения. Что же говорить о событиях, которые произошли несколько поколений назад? От них остаются легенды, которые передаются из поколения в поколение, и архивные документы, которые отражают ту, давнюю реальность сухим языком казенных учреждений.
В наше время остаются еще и многочисленные фотографии и видеоролики, на которых иногда зафиксирован каждый шаг, каждый чих людей, которые предпочитают реальной жизни ее имитацию. В надежде, что наивные зрители примут ее за настоящую жизнь.
Но еще пару поколений назад фотографии были дорогим удовольствием, которое люди позволяли себе по праздникам, а поколения наших бабушек и прабабушек вообще могли их не иметь, или имели только те фотографии, которые украшали их арестантские дела. Поэтому в моей книге будет мало фотографий.
Все началось с того, что моя дочь, юрист по специальности, смогла наконец-то получить из Нижегородского архива дело моей бабушки, репрессированной в 1936 году и реабилитированной в 1956. Это оказалось сложным делом. Дочери пришлось по суду доказывать свое родство. А проблема состояла в том, что наши предки время от времени меняли свои имена и даже отчества, совершенно не думая о том, как их потомки будут доказывать свое с ними родство.
Кроме смены имен осложняло дело правописание. Фамилия моей бабушки Жестяникова в разных документах пишется то с одной «н», то с двумя. Разница в правописании коснулась и многих других, упоминаемых в этой книге. Баташев иногда в документах, особенно в протоколах допросов, становится Баташовым, Махмудбеков становится Махмутбековым, неувязки есть и в биографиях видных политических деятелей, таких как Троцкий, Рокоссовский, Блюхер и другие.
Первой, вполне официально, сменила имя Рахиль на имя Роза моя бабушка. Была она урожденной еврейкой, и в те времена было принято менять инородные, чуждые для русского уха имена на более привычные и благозвучные. Ее первое имя осталось только в автобиографии, в официальных документах она числилась уже Розой.
Грамотность пришедшего к власти пролетариата тоже оставляла желать лучшего, поэтому в разных протоколах допросов, партийных собраний и даже приговорах не только ее фамилия пишется то с одним «н», то с двумя, но и имя ее сына (моего отца) из Будимира превращается в Вудимира, а отчества ее братьев меняются с Вульфовичей на Владимировичей. Те же ляпы в написании фамилии затруднили поиск ее родных, чья история была не менее захватывающей и трагичной.
Далее возникли трудности со сменой имен моего отца и его сестры. Пламенные революционеры, Жестяникова Роза Вульфовна и ее муж, Гришанин Николай Иванович, назвали своих детей в духе времени: Будимир и Искра.
Ко времени получения паспортов дети уже репрессированных родителей свои имена поменяли. Отец мой стал Дмитрием, а его сестра – Ириной. В результате в свидетельствах о рождении у них одни имена, а в паспортах – другие. Такие фокусы были возможны из-за неразберихи начала войны. В Арзамасе, в котором они родились, были частично разбомблены архивы с метрическими данными. Немцы в Арзамас не входили, но бомбардировщики долетали. Метрики были восстановлены позже, уже после войны. Кроме имени отец поменял и год рождения – приписал себе год, чтобы уйти на фронт на год раньше. Вряд ли это было сделано, чтобы скрыть информацию о своих репрессированных родителях – их-то в восстановленных свидетельствах о рождении и паспортах они указали правильно.
При чтении официальных документов могут броситься в глаза особенности правописания того времени. Например, слово «партком» в большинстве документов написано с большой буквы. То же касается и Института Марксизма-Ленинизма. В большинстве документов в наименовании этого института все три слова пишутся с большой буквы. То же касается горкомов, райкомов и других учреждений. Я старалась сохранять орфографию того времени, позволяя себе лишь разбивать сплошные листы нечитаемого текста на абзацы и расставлять знаки препинания более привычным для нас способом.
Изменены и правила склонения некоторых фамилий, особенно не русских. Например, фамилии мужчин Михельсона и Партигула в половине документов не склонялась, поэтому создавалось впечатление, что их носители – женщины. В таких случаях я пользовалась современными правилами написания фамилий. То же относится и к склонению некоторых названий, которые раньше склоняли направо и налево. Особенно это относится к географическим названиям. Например, название городка Сормово, который сейчас является районом Нижнего Новгорода, повсеместно склоняется, но это не так режет ухо, поэтому в текстах оставлено без изменений.
Многие могут подумать: зачем ворошить прошлое? Отбросим все стандартные ответы типа:
– чтобы не повторять прошлых ошибок;
– чтобы сохранять память поколений;
– чтобы черпать силы в прошлом для преодоления сегодняшних проблем;
– чтобы гордиться своими предками и так далее.
Я решила написать эту книгу по трем причинам:
– об этом просят мои дети и внуки;
– об этом просит моя душа;
– в трудные минуты жизни я черпаю силы в истории моего рода, и неоднократно мне доводилось принимать правильное решение и проявлять стойкость там, где было бы проще согласиться и поплыть по течению.
Всю жизнь я ощущаю за спиной силу рода, она дает мне силы и право поступать так, как мне велит моя совесть. Предки мои по отцовской линии большую часть жизни провели в Нижегородской губернии, учились в Москве, часть семьи уехала в Ленинград, поэтому репрессии захватили их родных, друзей и коллег в Нижнем Новгороде, Москве и Ленинграде. Читая материалы дела, я пыталась найти информацию обо всех фигурантах дела – как они проявляли себя в качестве свидетелей обвинения, какое будущее было уготовлено им в Сталинские и более поздние времена.
Принято считать, что на допросах в НКВД многие не выдерживали физического и морального давления и начинали давать те показания, которые от них требовали. Материалы дела моей бабушки показывают обратное: стойких коммунистов и порядочных людей было гораздо больше. Возможно, кто-то из их предков, прочтя строки об их далеком предке, тоже почувствуют за своей спиной силу и стойкость рода?