Синюю «Шкоду» швыряет по всей, к счастью, пустой дороге. Внезапно машина съезжает на обочину и врезается в бетонный столб. Раздается такой громкий удар, что в деревне начинают лаять собаки.
«Шкода» отскакивает от столба, возвращается на дорогу, странно мечется по ней, въезжает в раскидистый дуб и наконец останавливается. Наступает тишина.
Мужчина и женщина, стоящие неподалеку, переглядываются и осторожно направляются к машине, как будто боясь, что она вдруг снова поедет. Но когда вместо водителя видят только сработавшие подушки безопасности, бегут к ней.
– Подушка взорвалась, возможно, он жив! – кричит женщина.
Мужчина первым добирается до двери машины и тянет за ручку, но дверь не сдвигается с места. Он упирается ногами в асфальт, крепко хватается за ручку и дергает. Дверь отворяется. Им сразу бросается в глаза неподвижная фигура, вдавленная в подушку безопасности, и болтающийся ремень. Женщина уже собирается нащупать у водителя пульс, когда до нее доносится резкий запах бензина. Она поворачивает голову. Да, так и есть.
– Из-под капота дым! Уходим, она загорелась!
Прежде чем мужчина успевает отреагировать, из «Шкоды» вырывается пламя. Автомобиль вспыхивает за минуту. Они в ужасе смотрят на горящую машину, потом мужчина хватает за руку женщину, будто решив, что она зачем-то останется на месте аварии и без него спастись не сумеет, и бежит…
«Когда подходит неумолимый срок, то конец наступит неизбежно. И это может быть чистая случайность…» Поручик Белов пришпорил коня, и гнедой Анекдот, почтенного возраста, но вполне еще резвый конь, попытался показать свою прыть, только хватило его на пару верст. Скакавший верхом поручик глянул на часы. К обеду доедет, нечего гнать беднягу. Он опустил поводья и прислушался. Конь перешел на шаг, замотал поредевшей спутанной гривой и всхрапнул. Тихо, но это временное затишье. Здесь, в лесу, пуля могла догнать из-за каждого куста. Но он не боялся смерти, он ее искал.
Это случилось три года назад. Был только октябрь, но снег выпал рано. Преподаватель университета профессор Белов поздно вечером сидел в земской управе с членом землеустроительной комиссии Кирилловым и распределял по селам и волостям беженцев из занятых немцами польских губерний. Тот попросил его помочь по дружбе, работы было много, чиновники уже не справлялись. На дворе совсем стемнело, и Кириллов предложил отпустить домой всех служащих и отправиться к нему, чтобы там и закончить работу. Через пару часов жена Кириллова, женщина с какими-то расплывчатыми чертами лица, позвала их пить чай. В столовой она несколько раз бросила быстрый взгляд на руку Белова. Он улыбнулся.
– Вы, Нина Денисовна, шрам мой увидели? Детские забавы, порох изобретал лет в семь, за что и огреб по полной от батюшки.
– Дайте мне вашу руку, – резко ответила та и, не дождавшись ответа, потянула его за рукав, перевернула руку Белова ладонью вверх.
– Жена хиромантией в последнее время увлеклась, – смущенно сказал Кириллов. – Опять гадать? Оставь нашего гостя в покое!
– Почему же, Сергей Петрович, мне интересно. – Белов воспринял эту ситуацию как забаву.
Дама довольно верно поведала о его прошлом, конечно, в основном, и перешла к настоящему, с этим справилась тоже неплохо. Потом замолчала, покачала головой.
– Ну и будущее. Но я вам о нем не скажу.
– Почему? Я, простите, все равно не поверю: то, что вы мне рассказали о настоящем, меня не удивляет, должность моя на виду. Меня многие в городе знают.
– Значит, вы не верите предсказаниям? Хорошо, ваше будущее я уже вижу. Линии вашей руки очень интересны, но жизнь ваша будет нелегка. Сейчас вы довольны судьбой, в двадцать девять лет вы известный ученый, писатель, литературовед, сделали прекрасную карьеру. Но пройдет несколько лет, и будет много перемен. Я вижу смерть вашей жены и дочери. И это убийство. Если вы будете с ними, то тоже будете убиты. Если нет, то останетесь живы. Но ненадолго.
– Это все? – спросил Белов.
– Да. Все, – ответила гадалка.
– Ну в таком случае благодарю вас за ваше предсказание, так как говорят, что если поблагодарить гадалку, то нагаданное не исполняется.
– Вы ошибаетесь, – сказала Нина, – это относится к гаданиям по картам. Все, что я вам сказала, написано у вас на руке, и вы не в силах изменить предопределения.
Страшное предсказание сбылось. Изменения не заставили себя ждать: Белов ушел на фронт, его жена и дочь были убиты мародерами. Шел третий год войны с Германией. «Недолго», – сказала гадалка…
Эскадроны 17-го Черниговского гусарского полка были раскиданы по лесу и в деревнях. Командир эскадрона квартировал в хате, остальные – в яме с окном, вделанным прямо в землю. Сырость пробирала до костей, неплохо себя чувствовали только побеги неизвестных растений с листьями желтоватого цвета: дневного света не хватало даже им.
В такой землянке во время затишья между боями собрались офицеры полка. В комнате играл граммофон: «Жалобно стонет…», а потом «Дитя, не тянись ты весною за розой». Других пластинок не было. Эскадрон два дня назад выбрался из окопов, на фронте явно назревало какое-то брожение, но красные банты на солдатах встречались еще нечасто. Кавалерия, казаки и артиллерия пока держались. Зато пехота уже предпринимала попытки к братанию с неприятелем. Настроение у офицеров было подавленное, под стать музыке. Все осознавали: передышка будет короткой.
Кто валялся на походной койке, кто уже в который раз читал потрепанную газету. Корнет Ковалевский предлагал сразиться в шахматы, но его предложение почему-то упорно игнорировали. От нечего делать тот достал бутылку вина, хмуро пытался ковырять пробку ножом. Напиться, что ли? Да с такой бутылки проку мало… Услышав шум со двора, глянул в окно, увидел там поручика Белова, который отъезжал по поручению полковника.
– А вот и Белов!
Поручик, пригнув голову, вошел в землянку.
– Что приуныли, господа? – спросил громко, кинув на стол перчатки. – Вы чай пили?
– Нет, – вяло донеслось из темного угла.
– Почему же?
– Так ведь хлеба нет.
– Да пекарня-то вот, в двух шагах, сходите и принесите!
– Так ведь за ним идти нужно, а мы сговориться не можем, кому идти… И потом, скоро обед принесут…
Белов не успел ответить, как в землянку вошел денщик с кастрюлей в руках, подал суп с плавающими в нем петушиными потрохами.
– Опять двадцать пять, – пробурчал прапорщик Ростовцев, но никто не ответил: с голодухи съешь и не такое. Жевали молча. Хлеб был сырой, больше похожий на кусок глины, на второе – что-то, похожее на мясо, но больше – на автомобильные шины.
