Честно сказать, не помню ничего из того, что произошло до того момента, что я помню. Просто знаю, что произошло нечто ужасное… Перед глазами, которые слезились от ветра и бьющих со всех сторон веток лицо, стояла такая картинка: события, похожие на разъяренных крыс, злобно шипели на меня и разбегались в разные стороны, а я не могла поймать за хвост ни одну из этих проклятых отвратительных созданий. И, честно сказать, мне совсем не хотелось знать, что каждая из них означает. Внутри томилось гадостное чувство, что лучше даже и не пытаться вспомнить. Лучше не надо…
Однозначно я находилась под действием шока или чего-то похуже, раз моя память благожелательно отключилась. Все это напоминало кошмарное сновидение, где все случается само собой и без твоего контроля и желания. Я такая добрая и милая Красная Шапочка, бегущая с корзинкой по лесу, за которой гонится ужасный Серый Волк. Только с одним «но»: что-то внутри подсказывало, что я совсем не похожа на милую девочку с пирожками, и, по-моему, моя сказка не закончится хорошо. А тот отчаянный бег напряженных мускулов и внутренний истошный вопль ужаса скорее делали меня похожей как раз на испуганную крысу, удирающую от метлы дворника.
При желании, наверное, можно было бы восстановить ход событий, причинно-следственную связь, где и как все началось и, каким образом я довела свою жизнь до такого отчаянного момента, что вынуждена была с изумлением безвольно наблюдать за тем адом, что творился вокруг. Мелкие ошибки сменялись крупными неприятностями и непростительными проступками, за которыми следовали новые провалы. Каждый день будто писался под диктовку гениального сценариста-маньяка, обожающего кровь и ужасы, и я не могла остановиться, словно тряпичная кукла, следовала каждой букве этого ужасного сценария, двигая ручками и ножками, как по команде.
Отчаяние подкатывало к горлу, ибо каждая секунда дьявольского бега, оборачивалась прозрением, явственно мне подсказывающим, что сумасшедший сценарист – это тоже я.
Поэтому желания вспоминать у меня не возникало, и я была очень благодарна памяти за безумное забытье… и бегу – за возможность отключиться.
Хотя это был не сон…
***
Какого-то числа во вторник я просто бежала по серому осеннему лесу, полному сухих серых листьев, которые нещадно скрипели и рассыпались в пыль под моими ногами. Бежала, судорожно глотая горькие слюни и соленые отчаянные слезы. Бежала, потея от накатывающих волн страха и отчаяния, от невольно встающих перед глазами картин расправы и правосудия надо мною. Бежала от погони, устроенной органами наказания по особо опасным криминальным субъектам.
Я бы бежала еще быстрее, но внутри будто сидел злейший враг, судейским холодным тоном отчеканивающим приговоры за совершенные проступки, от чего перехватывало дыхание, и я вынужденно теряла силы и сбавляла ход. Этот враг назывался Совесть. Глас вещал из невидимого ранее органа, который до этого злополучного вторника не ощущался в моем организме, обвинительно и беспрекословно предрекая близость скорой справедливой расправы, а страшный треск и шум от ломающихся веток и листьев подло имитировали шорох взлетевшей кипы бумаг, где черным по белому было начертано за что мне предстоит гореть в аду…
Дьявольский голос и приговоры пугали, но не настолько, чтобы отказаться от бега и незамедлительно очутиться в руках полиции. Поэтому отталкиваясь от шершавых стволов деревьев, ломая ветви, я старалась прибавить шагу. В такой бешенной спешке у меня совершенно не было времени рассмотреть себя со стороны, но периодически в прыгающей картине мелькающей серой реальности, то и дело крича контрастами, выпадали яркими пятнами мыски ядовито-зеленых резиновых сапог и вырывались рукава оранжевой куртки немыслимого покроя. И мои руки… усыпанные драгоценными кольцами пальцы, испачканные в крови, которая местами уже успела засохнуть.
Все это мерещилось без единого убедительного объяснения, потерянного в липком гадостном забытом памятью прошлом…
Когда вперед вырывалась Бася, то моему взору представал всецело тот кошмарный наряд, в котором мы, похожие на уродливых клоунесс из цирка полоумных, бежали от преследования. Сапоги-дождевики явно на пару размеров больше, чем нужно, нещадно скрипели и хлюпали на длинных стройных ногах моей компаньонки. Огромный плащ отвратительной расцветки и совершенно безобразной формы, будто специально созданный пугать ночью заблудших в лесу грибников, цеплялся за ветки, раздувался во все стороны, тем самым, как только можно, мешал бегу.
Все было нелепо, странно и жутко. Как бы мне хотелось, чтобы это был просто кошмарный сон…
