Конец 80-х.
Доронин.
Подаюсь вперед, понимая, что уже поздно. В этом вся Баженова! Маринка летит вниз с этой проклятой горы, закручиваясь волчком. Перемахнув через поломанные ветки, не то бегу, не то скатываюсь за ней следом на подошвах кроссовок.
Пара секунд, и мы оба валяемся на песочной дороге. Прижимаю ее к своей груди, приоткрывая один глаз, слышу ее тихое завывание, конечно, это только начало. Разжимаю захват и сажусь рядом с ней.
– Живая?
Маринка всхлипывает и, обливаясь слезами, усаживается на пятую точку, смотря на свои грязные ладони и разбитые колени. Руки и ноги украшают красные следы от травы и хлестких веток, встреченных на ее пути, пока она катилась вниз.
– Не знаю, – сводит брови, растирая щеки, не переставая смотреть, как кровь мелкими струйками сочится из ранок, исполосовав голени.
– Ты зачем туда полезла?
Мне смешно и жалко ее одновременно, снимаю футболку, прикладывая ее к разодранным коленям.
– А зачем мы сюда пришли? За земляникой.
– Конечно, именно в этой яме ее было тьма, – откидываюсь назад, падая на песок, царапающий спину, сдерживая смех.
– Мне больно, Доронин, а ты издеваешься, – еще один всхлип.
– Давай подую.
– Подуй, – задирает подбородок, начиная икать от слез.
Отталкиваюсь от земли, аккуратно перекидывая ее ноги через свои. Она ойкает, состряпав недовольную мордашку.
– Больно.
– Терпи, подую – и заживет.
– Конечно, – вздыхает.
Маринка упирается лбом в мое плечо.
– Как домой пойдем? – убираю футболку, дуя на ранки.
– Ты меня отнесешь.
– Тут километров шесть.
– А я не такая и тяжелая.
– Аргумент. Сходили за земляникой, блин.
Маринка начинает громко смеяться, вздрагивая от прикосновения моих пальцев под своим коленом.
– Поаккуратнее.
– Ага.
Сейчас было бы неплохо подняться наверх и принести воды, чтобы промыть ее царапины. Что у нее в голове вообще? Ходит, под ноги ни черта не смотрит. Закатываю глаза, замечая ее хитрую улыбку.
Если бы не наша дружба, я бы нашел миллион других способов, чтобы ее успокоить, жаль, это не про нас, да и в армию скоро, этот геморрой с девчонками мне сейчас совсем ни к чему. Хотя моя Баженова красотка, одни только ноги чего стоят, мысленно даю себе оплеуху и резко убираю от нее руки. Все, пора домой, а вечером с Лукьяном по девкам, иначе я точно ее случайно где-нибудь… все, стоп. Домой идем.
Встаю, аккуратно поднимая ее с земли. Платье задирается под моими ладонями, а Маринка, ойкнув, обнимает мою шею, убирая с лица прядь каштановых волос. У нее длинные густые волосы, они ярко блестят на солнце, переливаются так, что к ним хочется прикоснуться.
У нас с Баженовой с самого начала сложились какие-то странные и непонятные для окружающих отношения. Мы не встречались, никогда не были парой и ни разу не целовались. Нас связывала крепкая взаимная дружба.
Баженовы переехали в наш город, когда Маринке было лет семь, поселились в соседнем подъезде, моя мать заставляла меня помогать Марише в школе, ведь она новенькая и маленькая. Поэтому можно сказать, я знаю эту наглую соплю с детства. Тогда она меня раздражала, до ужаса. Все гонять в футбол, а Доронин, как последний идиот, ведет эту мелочь домой после продленки. Мне тогда было девять.
Со временем она перестала меня бесить, и мы подружились. Вот – дружим до сих пор. Точнее, паразитируем друг на друге.
– Пешком не дойдешь? – обливаю остатками воды голову.
– Я вообще-то пострадавшая.
– Ладно, понял, понял.
Выбравшись из карьера, усаживаю ее на траву, быстро ополоснув ранки водой.
– Доронин, когда ты там в армию собрался?
– Через неделю. Я откуда знаю, повестки еще не было.
– Обязательно напиши мне письмо, чтобы я знала адрес.
– Обязательно, – язвительно.
– Блин, ну вот что я буду без тебя делать?
– В институт свой бегать.
– Вот, тебя даже не будет, чтобы поддержать меня, это же первый курс.
– Зато я наконец спою тебя, когда ты будешь выпускаться.
– Ой, ненормальных своих спаивай.
– Анфиску, например?
– Не трогай Мартынову, она и так на тебе помешалась! – голос становится тверже.
– Да нужна мне твоя Анфиска, пробы ставить негде.
– Доронин, блин, ничего, что она моя подруга?
– Да не, нормально.
– Все, пошли уже. Есть хочется.
– По лбу не хочется?
– Так смешно-о-о-о.
Не среагировав, иду вперед, не забыв прихватить Баженову с собой. Мы топаем часа два, потому что кто-то просто не может молчать и сидеть смирно. Она постоянно вертится, поправляет платье, волосы, а я делаю все, чтобы только не смотреть в вырез ее платья на груди. Мне хватает и этих прикосновений, да и вообще, кажется, я перегрелся, потому что моя Баженова – друг, а не баба. Хотя в последнее время я готов с собой об этом поспорить.
Во дворе затаскиваю ее в подъезд. Ванда Витольдовна открывает дверь и, охнув, пропускает нас в квартиру.
– Саша, здравствуй.
– Здравствуйте.
– Марина, – вздох, – ну что с тобой опять приключилось?
– Все хорошо мама, – улыбка, – меня в комнату, – уже мне.
– Саш, так проходи, не разувайся, – ее мама идет следом.
Сажаю Баженову на кровать, растирая затекшую шею. Она так в меня вцепилась, до сих пор ощущение, что машину картошки разгрузил.
– Марина, у тебя кровь, – женщина подается к дочери, рассматривая ссадины на коленях.
– Я чуть-чуть упала с горы.
– Что? Марина!
– Ну мам, все нормально.
– Сейчас перекись и зеленку принесу.
– Может, без зеленки?
– Нет.
– Блин, придется ходить в джинсах.
– Какая трагедия, никто не будет пялиться на твои ноги.
– А ты и рад.
– Я?
– Ну не я же. Ты меня сегодня всю излапал.
– Я тебя домой притащил, а мог бы бросить.
– Ладно-ладно. Вечером гулять пойдем?
– Нет, я с Лукьяном.
– Я возьму Анфиску и с вами, правда, потом у меня дело, но немножко могу…
– Мы не на ту прогулку, – убираю руки в карманы, облокачиваясь на подоконник.
– Точно, ты с Маратиком только по девкам путаешься.
– Очень интересное занятие.
– Погоди, сейчас тебя заберут и два года будут бромом поить.
– А ты и рада.
– Конечно рада. Я просто не могу смотреть, как мой Доронин со всякими швабрами зажимается. Вот хоть бы одна нормальная была.
– На своих уродцев посмотри.
– Знаешь что, – хочет встать, но, передумав, швыряет в меня игрушечного медведя.
Ловлю игрушку, вытянув руку.
– Так, вот зеленка, – Маринкина мать возвращается в комнату, – и перекись. Ты сама или мне?
– Я сама, мамуль.
– Отойдите от нее подальше лучше. Иначе оглохнете, как она визжать будет. А это всего лишь зеленка.
Маринка цокает языком и капает на ранки перекись.
– Блин, еще рука болит, синяк будет.
– Марина, ты у меня тридцать три несчастья.
– Ага. Мам, а покушать есть что-нибудь?
– Щи будете? И я там пирогов с морковкой напекла.
– И то, и то, – забираю у Баженовой зеленку, чтобы открыть, иначе через минуту она вся будет состоять из раствора бриллиантовой зелени, – на, – протягиваю обратно.
