Ноябрь закончился… Сырой, сумрачный, свинцовый, он словно специально тянулся долго, мучительно отсчитывал дни и ночи, Пугал повисшей над городом влажной серостью.
Иногда, обозлясь, хмуро кидал горсти колючего снега в окна, разбрасывал мелкое крошево по тротуарам и крышам. Разъяренно хлестал по уставшим лицам прохожих поземкой…
Затем, будто спохватившись, озарял серое небо улыбкой, выталкивая уже остывшее солнце из-за горизонта на давно поблекший небосвод.
Глаша брела по улице, угрюмо глядя на бегущих прохожих. Холодный ветер нещадно бил по лицу резкими порывами, дергал за полы длинного пальто, играл кистями шарфа, завернутого несколько раз вокруг шеи, холодил колени и ладони. Она, не обращая внимания на сердитые объятия ветра, спокойно достала из сумки завалявшийся с вечера бублик и стала с аппетитом его жевать, роняя на землю крупные крошки.
Настроение было ужасным. Да и чему радоваться?
Глаша вздохнула, откусив большой кусок безвкусного бублика.
Толстая, некрасивая, нелюбимая, одинокая…
Она отряхнула крошки, запутавшиеся в складках шарфа, и, поправив выбившиеся из-под вязаной шапки с помпоном волосы, вдруг услышала непонятное шлепанье и оглянулась.
Шагах в трех стояла большая рыжая собака и внимательно смотрела на нее. Глаша, относящаяся к собакам с недоверием и осторожностью, мрачно глянула на животное и сердито топнула ногой.
– Иди отсюда! Фу!
Собака, испуганно отскочив метра на два назад, остановилась.
– То-то же, – Глаша удовлетворенно кивнула и неторопливо пошла дальше.
Вечерело. Витрины магазинов, уличные фонари, неоновые вывески, иллюминация светились, переливались миллионами огней, создавая ощущение не то праздника, не то волшебства. Но на Глашу все это не действовало.
Пройдя метров пятнадцать, она остановилась на переходе у светофора, и, обернувшись, увидела, что рыжая собака идет за ней следом.
– Тебе чего надо, а? – досадливо нахмурилась Глаша.
Собака подошла ближе и, не моргая, уставилась на нее, поворачивая свою крупную голову то на один бок, то на другой, словно старалась разгадать смысл произнесенных слов.
– Ты смотри, какая настырная, – удивленно хмыкнула Глаша. – Бублик хочешь, что ли? – Глаша с сожалением посмотрела на остаток бублика и кинула его собаке. – На, ешь. И не ходи за мной.
Собака опасливо наклонилась к куску бублика, мягко коснулась его губами и мгновенно проглотила, даже не пережевывая. А затем, словно в знак благодарности, подошла к Глаше и улеглась у самых ее ног, доверчиво опустив голову на вытянутые лапы.
– Ты чего? – поразилась Глаша. – Иди отсюда! Фу!
Но собака подвинулась еще ближе и коснулась мордой Глашиных сапог. Глаша отступила на шаг и удивленно наклонилась к животному.
– Ты что, меня выбрала? Это ошибка! Иди домой… Тебя, наверное, ищут.
– Да никто не ищет ее, – проходящая мимо женщина жалостливо кивнула на собаку. – Видите, какая она грязная и неухоженная. Бедное животное… Забирайте, – она пошла дальше.
– Умные все такие, – раздраженно буркнула Глаша. – Вот и забирайте себе, – она растерянно потопталась на месте, умоляюще посмотрела на собаку. – Иди, а? Отстань, слышишь? Уходи, сейчас закричу!
Но собака, доверчиво перебирая ушами, жалась к ее сапогу. Тогда Глаша повернулась и, набрав воздуха в легкие, побежала по улице, надеясь оторваться от неожиданной спутницы.
Пробежав метров двадцать, она, запыхавшись, оглянулась… Собака бежала следом. Шаг в шаг…
– Так, понятно, – Глаша обреченно развела руками. – Что с тобой делать, пошли…
Вера Павловна, ее мама, едва Глаша с собакой переступила порог квартиры, обмерла от неожиданности.
– Боже мой! Глафира! Что это?
– Не что, а кто, – Глаша, стаскивая с ног сапоги, досадливо поморщилась. – Это собака. Привет, мам.
Вера Павловна, заведующая детским садиком, женщина строгая, пунктуальная и чрезвычайно щепетильная, нервно сдвинула брови.
– Вижу, что не бегемот. Но я хочу знать, что она делает в нашей квартире?
– Не знаю, – развела руками Глаша. – Она выбрала меня. Не бросать же ее на улице.
– Как это выбрала? – Мать недоуменно захлопала глазами. – Она тебе что, сообщила об этом?
– Нет, – усмехнулась дочь, – я поняла это по ее глазам.
Неторопливо сняв пальто, Глаша надела на ноги видавшие виды домашние тапочки и, погладив собаку по голове, указала на коврик возле двери.
– Вот твое место. Дальше нельзя, а то мама нас с тобой вместе выставит на улицу!
– Очень смешно, – мать брезгливо поглядела на непрошеную гостью. – Что мы с ней будем делать? Я не хочу, чтобы в моем доме жила собака. Выведи ее на улицу! Сейчас же!
Глаша тут же послушно кивнула, и, открыв входную дверь, бесстрастно кивнула собаке:
– Иди!
Собака даже ухом не повела. Презрительно глянув на открытую дверь, она прошла к коврику, по-хозяйски улеглась на него и, вильнув хвостом, широко зевнула.
Глаша победно улыбнулась, захлопнула дверь и торжествующе пожала плечами.
– Вот! Не идет! Хочет жить с нами, – она подмигнула собаке. – Ну, ты и нахалка!
Мать, возмущенно покачала головой и пошла на кухню.
– Так и быть, пусть переночует. Одну ночь. Но завтра чтоб духу ее здесь не было, поняла? Она же грязная, вонючая…
Собака, подняв голову, вдруг обиженно заворчала.
