Пора готовиться.
Остановился на вытоптанном газоне у входа в нужный продуктовый маг. Раньше такие называли «минимаркетами» – сейчас даже текстовый редактор не знает этого слова. Заглушил двигатель, но оставил кондиционер и музыку. Играет поток поп-панка, парни поют про подростковые мечты и красивых девчонок в купальниках, поют про бунт, даже не догадываясь, что гонорары за эти самые песни этот самый бунт окончательно уничтожат. А может, как раз догадываясь.
Вышел на улицу. Еще рано, нет и семи. Довольно светло, довольно тепло. Деревня понемногу оживает, где-то вдалеке за заборами лениво лают собаки, но людей на песчаных тропинках пока не видно. Сбегал в кусты, то есть в чей-то забор, справил нужду. Достал из походной сумки литровую бутылку воды, зубную пасту, щетку. Почистил зубы, глядя в зеркало заднего вида, сплюнул на землю. Умыл лицо, шею, руки. Осмотрелся – никого. Снял футболку, ополоснул грудь и подмышки остатками воды.
Взялся за машину. Это вышло импульсивно и прямо сейчас совсем не нужно. Но все же так проще прожить ближайший час – занимая себя мелкими делами, занимая руки и глаза, внимание и мысли. Так вот. Я протер сиденье, торпеду и приборную панель влажными салфетками, вытряхнул коврики. Перебрал барахло в багажнике. Открыл все двери и включил кондиционер на максимальный обдув на шестнадцати градусах – чтобы выплюнуть все запахи моего маленького путешествия, весь пепел, вонь табачного дыма, сосисок в тесте, кислого кофе с заправок, чипсов со вкусом паприки и жареных семечек.
Закончил. Выдохнул. Закурил.
В восемь мне нужно войти в этот самый магазин через боковую дверь. Дверь для посетителей откроется в девять. У меня будет час, чтобы встретиться с Лалой Петровной, местной знахаркой, прикидывающейся продавщицей колбасы, хлеба и разливного пива. У Лалы Петровны будет час, чтобы снять многовековую порчу, которая гасила мой горящий от рождения ум и смяла в грязный ком мою пластилиновую душу.
Потушил окурок и воткнул в щели переполненной урны. На двери несколько рекламных растяжек. Стандартные пепси, сухари, чипсы. Стандартная покосившаяся «Ирина» над входом. Сел в машину, закрыл окна, вернул кондиционер на двадцать градусов, покликал песни, поменял поп-панк на русский рок, поменял русский рок на кельтский фолк, поменял фолк на скучный джаз. Как ни странно, чем быстрее темп звучащей из колонок музыки, тем медленнее течет время. И наоборот. Поэтому джаз – лучший способ скоротать самые нудные минуты в жизни.
Итак, я приехал к местной знахарке, в самую дальнюю из многочисленных деревушек Адыгеи. Приехал потому, что давно, очень давно очень плохо себя чувствую. И что это вообще значит – себя? Тело вроде не болит. Голова соображает. Сопли иногда текут, да. Но я хожу на работу, плачу налоги, не буяню, но иногда буяню, когда выпью; иногда влюбляюсь, иногда мечтаю, но часто разочаровываюсь, но ведь это значит, что я живу. А еще это значит, что я все время на что-то надеюсь.
Мои тридцатиплюслетние друзья говорят, что пора жениться. Некоторые говорят, что жениться не надо никогда, потому что надо трахаться, ибо в этом природа пацана. Кто-то уверен, что все дело в карьерной стагнации, или нехватке отдыха, или сна, или здорового образа жизни. А может, пандемия подсадила нас на удобный диван и киноподписки, сломав естественный дофаминовый цикл. Или зумеры убили шансы нашего поколения на счастье тем, что слишком быстро научились жить самостоятельно. А может, всё проще – может, я просто дурак, который не хочет рутинно трудиться, ценить вот этот каждый божий день или заводить семью просто потому, что так работает эволюция нашего вида.
Так. Надо собраться. Кажется, я просто нервничаю перед ритуалом. Можно еще покурить. Времени остается немного. Пожалуй, посижу с закрытыми глазами, подышу. Все-таки через час лог ошибок моей психики лишится сотен тысяч строк, и потребуется исследовать новую сборку себя. Новую. Сборку. Себя. Фак. Восторг.
*
Внутри дешевая отделка, подсохший хлеб на полках, много пепси, сухарей, чипсов. Мало пива и сигарет, почти нет овощей и фруктов. В жужжащем стеклянном холодильнике греются желтоватые куски говяжьей вырезки и скукоженные цыплята. Лала Петровна сидит за прилавком, я сижу напротив. Она улыбается. Улыбается искренне, смотрит мне прямо в глаза, поправляет свою прическу-кокон, постоянно трогает малахитовую брошь на блузке и легонько трясет головой – ведь это всегда вызывает доверие у тех, кто младше, да.
Мы разговариваем. Ведем светские беседы о погоде, о том, как я добрался из Москвы до Адыгеи, о качестве южных дорог, южных людей и южного сервиса. Я рассказываю, что двадцать часов за рулем немного утомили меня. Знахарка охает и сообщает, что это я зря, ведь она может сделать все то же через сотовый.
– Милый, ты бы фотографию мне на вацап прислал, я бы с ней и поработала! – уверяет Лала Петровна.
– Да я как-то не думал о таком, – отвечаю. – Ну… может, так оно лучше выйдет – с глазу на глаз. – Начинаю говорить сложнее обычного – и в итоге глупо.
– Может. Если так веришь, – улыбается Лала Петровна.
Сука, самое ужасное, что могут сделать психологи, экстрасенсы или народные целители, – сказать, что все в твоей голове, что любой результат возникает как плод твоей веры. Эдак ведь всё самовнушение подыхает. Медики, тестируя новые лекарства на контрольных группах, никогда не сообщают правду пациентам, принимающим плацебо. Как мое подсознание будет делать свою работу, если я постоянно буду мешать ему своими сомнениями? А ведь я буду. Я буду думать о каждом своем гребаном шаге, оценивать его. Это магия сработала? Это я сам дал огня? Это мой внутренний бог проснулся или нейронные связи перестроились и теперь работают по-новому? А самое страшное здесь то, что я искреннее и много буду думать о том, как теперь устроены мои нейронные связи, до какой степени это все управляемо и какое влияние рефлексия оказывает на результат работы моей психики. Говоря по правде, я совсем не хотел в этом разбираться. Я хотел получить возможность снова ходить на работу без усилий, тусоваться по пятницам, летать на самолетах трезвым и втыкать в комедии с Адамом Сэндлером.
– Ну, с чем пришел? Или только привычки бросать? – с ходу попадает эта теплая, сухощавая женщина, похожая на бабушку твоего друга.
– А почему вы думаете, что еще что-то есть?
– А ты сутки на другой конец страны из-за одних сигарет ехал? – улыбнулась знахарка и поправила темно-красный платок на голове. – Чтобы сигареты с горькой оставить, надо просто потерпеть. А не можешь потерпеть – значит, что-то мешает.
Я ненадолго закрыл глаза, чтобы дать им отдохнуть, а заодно собраться с мыслями. Она не так уж проста, несмотря на весь этот маскарад.
