Время близилось к закату, когда Льеф остановил коня.
— Умеешь разжигать костёр? — спросил он.
Кена покачала головой.
— Что ты за бесполезное создание? — спросил Льеф.
Кена стиснула кулаки и опустила взгляд.
Льеф огляделся, задумавшись. Слишком опасно было отпускать пленницу или даже оставлять одну, пока та не привыкла к положению рабыни.
— Слушай меня, — сказал Льеф вслух, — сейчас тебе кажется, что северная земля велика. Что ты легко скроешься от меня, как только я отвернусь. Но ты быстро поймёшь, что это не так. Трелли, такие, как ты, не имеют никаких прав в наших краях. Тебе никогда не стать свободной — если только я этого не захочу. Ты принадлежишь мне целиком. Я вынул твою жизнь из костлявых пальцев Хель — и теперь она моя. Захочу — оборву, захочу — сохраню и отдам тебе. Понимаешь меня?
Кена кивнула, не глядя, впрочем, Льефу в глаза.
— Ты пока мне не веришь. Но это пройдёт. Ты узнаешь, что со мной тебе лучше, чем с кем-то ещё. А пока…. — Льеф проверил верёвку, провёл кончиками пальцев по розовеющим следам на тонких запястьях, которые хотелось целовать, но не развязал пленницу. — Жди, пока я найду еду и соберу валежник. Если потревожишь Брюнена — он понесёт и протащит тебя по камням. Поняла меня?
Кена ещё раз кивнула. Плечи её опали, спина ссутулилась. Кена не слишком рассчитывала сбежать прямо сейчас, и всё же слова Льефа достигли цели — безысходность теперь обволакивала южанку, как поутру окутывает людей и животных туман.
— Хорошо, — сказала она тихо, не расслышав собственного голоса, и осталась стоять, хотя ноги с трудом держали.
Льеф уложил часть снаряжения на землю и, оставив при себе один только лук, углубился в лес. Его не было достаточно долго, чтобы Кена успела хорошо осознать то, что Льеф сказал, и по-настоящему его возненавидеть.
«Я никому не принадлежу, — мрачно повторяла Кена, наблюдая, как фигура Льефа появляется из сумрака. — Я убью тебя. А потом, если нужно, себя. И Конахт будет отомщён».
Наблюдая, как Льеф скидывает со спины сухие ветки и раскладывает их на земле, как разжигает костёр и как подвешивает над ним кроликов, Кена представляла, как острое блестящее лезвие ножа, расчерченного рунами, который сейчас находился у Льефа в руках, вспарывает горло северянина, как выступает на смуглой коже и светлом металле алая, горячая кровь.
Наконец, Льеф вспомнил про пленницу. Закончив с костром, он лёгким движением распутал узел, удерживавший запястья Кены привязанными к коню, и усадил девушку рядом на земле. Одной рукой прижав чужачку к себе, будто опасаясь, что та сбежит, другой Льеф повертел тушку животного над огнём.
Потом повернулся к пленнице и, взяв в ладони её кисти, осмотрел сначала с одной, потом с другой стороны. Крови на запястьях не было.
— Пройдёт, — сказал Льеф и отвернулся к огню.
За весь вечер — недолгий, потому что они лишь поели и стали укладываться спать — Льеф не сказал рабыне почти ничего. Только разрывая на части кролика, спросил:
— Спинку или бедро?
Кена хотела огрызнуться, но передумала. Бёдрышки она не любила. Она сказала об этом вслух, и Льеф почему-то усмехнулся.
— Что? — обиженно спросила Кена, принимая более мягкую часть кролика из рук северянина и осторожно примериваясь к ней.
— Ничего, — ответил Льеф, а про себя подумал, что чужачка всё-таки совсем изнежена . Даже мясо предпочитает посочней . Но решил её не оскорблять — слишком интересно было наблюдать, как она ест. Пальцы у южанки были тонкие, а зубы белые, как будто она не знала сладкого. Кена старательно отрывала от тушки маленькие кусочки, словно сидела за королевским столом, а не у походного костра. Как будто была дочерью жреца, а не рабыней.
Льеф, впрочем, не спросил, кто она такая. Это ничего не могло изменить.
Когда же трапеза подошла к концу, северянин скинул плащ и указал южанке на место рядом с собой.
Кена колебалась с секунду, а потом быстро нырнула под плащ и прижалась к северянину. Впервые Льеф ощутил её настолько близко — руками, плечами и животом. Тело мгновенно откликнулось, в паху потяжелело, а следом и к щекам Льефа прилила кровь. Он уже жалел, что положил чужачку рядом с собой, хотя и не знал, как ещё её согреть.
Сердце Кены замерло. Она подняла на Льефа опасливый взгляд, начиная понимать. Напряжённая твёрдая плоть викинга прижималась к её бедру – горячая, как котёл Дагды, и твёрдая, как копьё Кухулина.
Нечитаемым взглядом Льеф смотрел на рабыню.
Рука Кены лежала в нескольких дюймах от ножа — оставалось только нанести удар.
— Как тебя зовут? — почему-то шепотом спросила Кена.
— Льеф, — поколебавшись, ответил северянин.
— Льеф… — повторила Кена, всё ещё вглядываясь в его подёрнувшиеся дымкой желания голубые глаза. Она думала. — И ты хочешь, чтобы я тебе принадлежала?
В глазах викинга метнулся страх . Он крепко сжал плечо Кены, и на секунду той показалось, что сейчас северянин опрокинет её на спину и возьмёт, разрывая ткань, а затем и плоть.
Желание вперемешку со страхом всколыхнулось в ней.
— Не трогай меня, — попросила она.
— Боишься?
— Я сама к тебе приду, — Кена отодвинула руку от ножа и провела кончиками пальцев по щеке северянина. Короткая чёрная борода оказалась мягкой, и в неё хотелось зарыться носом. Льеф закрыл глаза. Кена ощутила под ладонями дрожь, словно это дрожали бока взбесившегося пса, — пожалуйста, дай мне срок.
— Хорошо, — глухо сказал Льеф, а затем, не сдержавшись, добавил: — Почему?
— А почему ты хочешь меня?
Больше никто из них ничего не сказал. Кена спрятала лицо у Льефа на плече, и тот поначалу решил, что девушка уснула. Но через некоторое время плечи рабыни сотрясла дрожь, и Льеф заметил, что пальцы пленницы сжимаются в кулаки.
Он осторожно провёл по спине Кены рукой. Та замерла как испуганный зверёк, и, поняв, что выдал себя, Льеф крепко прижал рабыню к груди. Кену снова затрясло, но Льеф продолжал прижимать её и гладить по спине, пока оба не погрузились в сон.
