Софушка очень отличалась от других детей, росла не по-ребячески спокойной и серьёзной. Она избегала шумных и подвижных игр, а во время прогулок держала меня или няню за руку. В отсутствии взрослых девочка старалась быть рядом со старшим братом, двенадцатилетним Артемием. Она знала, что он не растеряется и позовёт на помощь, если с ней что-то случится.
«Почему я слышу колокольчик, мама?» – часто спрашивала она, и её зелёные глаза, так похожие на мои, блестели от слёз. Я молчала. Мне не хотелось ранить Софушку. Тяжело сказать своему ребёнку, что он болен по причине роковой ошибки одного из родителей.
Мой муж тоже скрывал от малютки горькую правду. Но наступил день, когда она узнала обо всём.
В то воскресенье к нам приехали гости: граф Шереметьев, его жена Катрин и двое озорников-сыновей. После обеда глава семьи удалился в кабинет, а дети затеяли игру в саду.
– Софи, ты что не пойдёшь с нами? – спросил Данила Шереметьев, непоседливый мальчишка лет десяти.
– Ты что не знал? Она больная, – шепнул ему Кирилл, ровесник моего Артемия.
– Маменька, пожалуйста! – сложив на груди ручки, взмолилась Софушка.
– А если отец узнает? Рассердится ведь, – сказала я.
– Не рассердится, всё будет хорошо, обещаю!
– Хорошо, милая, только будь осторожна, – сказала я и обратилась к няне. – Таня, не спускай с неё глаз!
Проводив детей и служанку, я разговорилась с графиней. Катрин рассказала мне о недавней поездке в Европу.
– Отчего вы не путешествуете, Жюли? – закончив, спросила она.
– Нестор служит в Академии наук, – ответила я. – Он главный хирург военного госпиталя. Ему не до путешествий.
– Ваш муж настоящий гений. Говорят, Нестор Вяземский даже безнадёжных больных ставит на ноги.
Мы продолжали беседовать, но на душе было неспокойно. Мысли то и дело возвращались к дочери. И не напрасно ныло моё материнское сердце.
Через час в доме поднялся шум и начался переполох. Нестор принёс бесчувственную Софушку на руках. Служанки переодели её в сорочку и уложили на кровать в детской. После этого мой муж велел посторонним выйти.
– Княгиня, я же запретил вам оставлять её одну, – еле сдерживая гнев, отчеканил Нестор.
– Но она была с няней, – виновато пробормотала я. – Она так просила!
– А зачем ты вышла из дома?! – обратился он к очнувшейся Софушке. – Разве я тебе позволил?
– Папенька, простите, – сбивчиво залепетала она. – Я больше никогда, обещаю!
– Я отдам в сиротский дом твоих кукол, если ты ещё раз так сделаешь, – пригрозил мой муж. – То, что ты больна, ещё не значит, что мать обязана исполнять все твои прихоти!
– Нестор! – не выдержав, вмешалась я, чтобы он не зашёл в своей строгости слишком далеко.
– Приступы участились. Все прогулки только в моём присутствии, – сказав это, Нестор удалился, но вскоре вернулся.
– Выпей, это лекарство, – он протянул дочери небольшой стакан.
– Я не хочу, оно горькое! – сделав глоток, захныкала Софушка.
– Софья, до дна! Или ты хочешь каждый день слышать колокольчик?
– Нет! – морщась от отвращения, она стала судорожно глотать чёрную, как дёготь, жидкость.
Я дотянулась до хрустальной вазы с фруктами и отломила для дочери веточку винограда, однако Нестор выхватил её из моих рук.
– Два часа ничего не есть и не пить. Лежать и не вставать, – сурово сказал он, но смягчился, когда дочь показала ему пустой стакан. – Мне нужно работать, Юля. Побудь с ней.
Мой муж ушёл. Софушка лежала, уткнувшись в подушку, и всхлипывала. Её плечики вздрагивали. Я приобняла дочь и стала гладить её тёмные, как у отца, волосы:
– Не плачь, прошу тебя! У меня разрывается сердце, когда ты плачешь.
– Кирилл сказал, что отец ставил опыты на мне, и поэтому я сделалась больна, – призналась Софушка, – что я мучение для вас, и вы мечтаете от меня избавиться.
– Выдумщик этот Кирилл, – поспешила разуверить Софью я. – Отец очень любит вас: и Артемия, и тебя, и Мишу!
