Светлана Кунакулова - КомпАС

В одном прекрасном саду жил-был тюльпан. Он был очень красивым и ярким, но самым главным его достоинством была его добрая душа. Тюльпан любил наблюдать за бабочками, которые часто прилетали в его сад.

Однажды к нему прилетела одна особенная бабочка. Она была очень милой и дружелюбной. «Привет! Как тебя зовут?» – спросила бабочка. – Меня зовут Тюльпан, – ответил цветок. – А тебя? – Я – Бабочка. Приятно познакомиться!

Так началась их дружба. Каждое утро бабочка прилетала к тюльпану, чтобы поболтать и насладиться его красотой. Тюльпан всегда приветствовал

ее, кивая своей головкой. Он рассказывал о своих мечтах и планах, о том, как ему нравится свежий воздух и солнечный свет. А она делилась своими приключениями и впечатлениями и о том, как любит летать.

Но однажды садовник решил срезать тюльпан и поставить его в вазу в своём доме. Бабочка была очень расстроена, но продолжала прилетать к окну дома и порхать возле него. Тюльпан видел свою подругу и старался улыбаться ей, хотя ему было очень грустно. Он не мог понять, почему его забрали из сада, ведь он так хотел остаться в своём саду и продолжать общаться с бабочкой. Но он понимал, что ничего не может сделать.

Прошло несколько дней, и тюльпан начал вянуть. – Когда-нибудь я покину этот мир, но ты не переживай. Я всегда буду рядом с тобой, даже когда меня не будет видно, – произнёс он.

Когда тюльпан умер, бабочка была безутешна. Она перестала летать и есть, просто сидела на месте, где раньше рос её друг, и плакала. Она не могла по-

верить, что его больше нет.

Однажды бабочка решила покинуть этот сад и отправилась в другой. Там она увидела множество других бабочек, которые были счастливы и беззаботны. Но бабочка не могла забыть своего друга и не хотела больше дружить с цветами, чтобы не испытывать новую боль.

Прошёл год, и бабочке пришло время уйти из этого мира. Она вернулась на то место, где когда-то рос её друг. Но там она увидела нечто удивительное: на месте старого цветка вырос новый. Он был ещё более ярким и красивым, чем тот, который она знала. Тюльпан приветливо кивнул бабочке, и она поняла, что душа её друга жива и продолжает жить в новом цветке, и что уход из этого мира – это не конец, а лишь начало нового пути.

– Когда-нибудь я покину этот мир, но ты не переживай. Я всегда буду рядом с тобой, даже когда меня не будет видно. – Бабочка опустилась на цветок, сложила крылышки и уснула.

– Чудны дела твои, Господи! – в который раз повторил лейтенант Рыжиков, вытирая ладонью липкий пот под форменной фуражкой.

Июль в нынешнем году на морском побережье выдался особенно жарким, и немаленького по габаритам полицейского спасала от теплового удара только тонкая летняя рубашка с короткими рукавами. А вот фуражку снять не разрешали даже в порядке исключения, и кучерявый Миша Рыжиков откровенно страдал, борясь с едким солёным потом. Вот бы сейчас скинуть эту ненавистную фуражку, раздеться – и с разбегу нырнуть в море! Тем более – вот оно, ласковое, почти прозрачное и такое зовущее!

Рыжиков перевёл тоскующий взгляд с вальяжно лежащих у кромки воды отдыхающих на предмет своего интереса и вновь пробормотал про чудные

дела. Потому что перед полицейским, грустно потупив затуманенные янтарные глазки, сидел тощий, какой-то обшарпанный, но самый настоящий тигриный котёнок!

В этот момент тигрёнок издал жалобный басовитый «мяв» и взглянул прямо в глаза Михаилу. Точнее даже, не в глаза, а в душу: уж больно пронзительным был взгляд кошачьего ребёнка. Он словно чувствовал, что его сейчас спасут.

По белёсой шерстистой щёчке тигрёнка сползла одинокая, но вполне настоящая слезинка. Сердце Рыжикова дрогнуло и засбоило. Он внезапно вспомнил события месячной давности…

Стояла прохладная июньская ночь, за плотно зашторенным окном неистовствовал бора – северный ветер с гор, обыденный и еженощный, стихающий к утру, но всякий раз рождающий в сердце не спящего человека непонятное пугающее томление.

Рыжиков ворочался в постели, слушая завывания бора и стараясь не разбудить безмятежно сопящую на соседней половинке кровати жену Соню. Вот кто полностью оправдывал своё имя: она могла спать при любых условиях и в любой обстановке. Бора не тревожил её нисколько, потому что она его просто не слышала.

Миша завистливо вздохнул и, выбравшись из кровати, в одних трусах отправился на балкон, чтобы «закусить» бессонницу сигареткой. Ёжась от тревожных порывов ветра, он медленно вдыхал горьковатый дым и вглядывался в ночной полумрак, освещаемый лишь тусклыми пятнами фонарей, проглядывающих сквозь непроницаемые кроны сосен.

Темно и тихо. Один только ветер воет, вынимая душу…

Вдруг в очередном порыве бора Рыжиков расслышал нотки настоящего человеческого плача.

Рыдала женщина, прерывисто повторяя сквозь всхлипывания: «Помогите, помогите мне! У меня украли дочь! Верните мне моего ребёнка!»

Михаил резко потушил сигарету и, прислушиваясь к явственно различимым в стоне ветра причитаниям, начал вглядываться в слабо освещённое пространство двора. Кто мог звать его среди ночи? Где находилась эта безутешная женщина? Если в соседнем доме, то почему так громко звучат её слова, перекрывая ветер?

Так никого и не разглядев, Рыжиков бросился в комнату и схватил телефон, пробуя набрать номер дежурной части. Может, коллеги уже приняли вызов и ищут пропажу безутешной матери?

– Чего тебе не спится, Мишка? У нас всё тихо, никто не звонил и не приходил. Померещилась тебе мамаша твоя. Знаю я, как её зовут: бора, – полусонный шутливый голос дежурного слегка успокоил

Рыжикова. Он уселся на кровать рядом с мирно спящей Соней и почесал в затылке, уставившись на погасший экран смартфона.

Но ведь зов звучал так отчаянно! В нём плескалась такая реальная боль!

Миша заснул на рассвете, а уже к утру ночное происшествие изгладилось из его памяти. И вот слеза малыша-тигрёнка, которого он и его напарник Славка планировали конфисковать у недобросовестного пляжного фотографа (и откуда только он взял этого экзотического звериного детёныша!), напомнила Рыжикову плач несчастной матери.

– Чудны дела твои, Господи! – ещё раз шепнул Миша, отмахиваясь от неожиданного воспоминания, как от случайного наваждения, и взял тигрёнка на руки. Тот мелко дрожал, впуская и выпуская когти из больших кошачьих лап. Прижав малыша к груди, Рыжиков отошёл в сторонку, дав возможность