Обняв колени, Янин смотрела в огромное, во всю стену, окно. И пусть развернувшийся перед ней пейзаж был всего лишь проекцией, он впечатлял: величественные горы вдалеке, чёрно-голубые лунки озёр и хвойный лес на переднем плане. Детализация была настолько качественной, что можно было рассмотреть нежно-зелёные побеги, и, казалось, не будь стекла, даже попробовать на ощупь колкую и упругую хвою. Говорили, что вживую такое можно было увидеть в Старом мире. Мире, существовавшем до того, как уцелевшее человечество спряталось за непролазным барьером Конкордии. Сейчас там оставалась лишь выжженная и отравленная пустыня.
Родной Восточный город тоже был по-своему красив, но Янин настолько привыкла к его висячим садам и узким каналам с молочно-бирюзовой водой, что редко поднимала голову оглядеться и попытаться оценить весь объём вложенных в него усилий сограждан. Другие города, напротив, интересовали куда больше – сегодня ей предстояло посетить Центр, где Янин ещё ни разу не была. У детей младше четырнадцати лет не было туда допуска, что уж говорить об экскурсиях. Таким было одно из правил Конкордии.
Пение давно вымершей птицы заменяло будильник, Янин жестом отключила сигнал. Нужно было собираться. Инно тоже не спал, волновался не меньше, она всегда чувствовала брата как себя – его эмоции, иногда даже мысли. Родившиеся в один день с разницей в пару минут, они всегда были неразлучны – руководство интерната пошло против правил и позволило сестре и брату жить в соседних комнатах, оказалось, именно так они чувствовали себя лучше всего и показывали отличные результаты в учёбе.
Янин прошлёпала босыми ступнями до противоположной стены, взмах рукой – и замаскированная дверца шкафа бесшумно сдвинулась в сторону, открывая доступ к небогатому гардеробу ученицы, состоявшему из однотонных брючных костюмов одинакового кроя – единая форма для всех воспитанников интерната. Сегодняшний день был особенным – они с Инно освобождены от занятий, потому вправе надеть форму любого цвета.
Фиолетовый. Она выбрала фиолетовый, зная, что и брат наденет форму этого цвета. Не сговаривались с вечера, не о том мысли были, но Янин всегда угадывала его действия.
Инно ждал её на оттоманке в коридоре, не спуская глаз с проекции на противоположной стене – в толще воды резвились разноцветные шустрые рыбки, лавируя между хаотичными потоками пузырьков воздуха. Тёмные непослушные волосы брата топорщились на затылке, словно отражали всю степень нетерпения. Форма была фиолетовой. Янин угадала. Или знала.
– Янни, с днём рождения! – Инно вскочил со своего места и обнял её, чуть придушивая. Если раньше Янин была сильнее брата, то в последний год преимущество перешло на его сторону – Инно стал превращаться в юношу.
– И тебя, Ин, – улыбнулась она, поправляя тщательно уложенные с раннего утра волосы такого же, как у брата, цвета, но длинные и шелковистые. Послушные.
– Янин, Инно, готовы? – Голос, усиленный искусственно, казалось, обволакивал их, но фигура главного человека в интернате ещё только направлялась к ним от лифтов.
– Да, директор Айнес, – хором ответили они, отступая друг от друга и покорно склоняя головы, как того требовали правила.
– Марил передаёт вам своё пожелание удачи. – На бледном и сухом лице директора интерната отобразилось подобие улыбки.
– Спасибо, директор, – не поднимая глаз, ответила Янин.
Марил приезжала два дня назад, по графику, который не сочла нужным изменить, чтобы посетить своих детей в их самый важный день рождения – именно в четырнадцать лет дети становились полноправными гражданами Конкордии. В этот день в Центре определялась степень восприимчивости к Знанию каждого.
Слово «мама» Янин видела не раз в книгах Старого мира, там же встречалось и слово «папа». В Конкордии не было института семьи как такового – все дети воспитывались в интернатах и школах закрытого типа. Общение биологических родителей с ними поощрялось на государственном уровне, но обязательным не являлось.
Марил всегда присутствовала в жизни своих детей: привозила небольшие подарки, разрешённые правилами, оставалась на полчаса, расспрашивая про учёбу, и даже на прощание целовала сухими губами в щёку каждого, неловко приобнимая за плечи, но сохраняя при этом несколько сантиметров дистанции. Делала это чётко по графику, ни разу не опоздав и не изменив своим планам, даже когда Янин и Инно просили её об этом.
А вот об их биологическом отце даже Марил ничего не знала – образец материала был предоставлен Центром, исходя из генетических данных будущей матери. Всё для наилучшей восприимчивости к Знанию: чем выше индекс, тем больше возможностей у гражданина для участия в жизни Конкордии.
Двери интерната торжественно сдвинулись в стороны, выпуская достигших четырнадцатилетия воспитанников на улицы Восточного города, где облачённые в ахроматических цветов одеяния людские потоки передвигались на траволаторах. Мало кто беседовал – большинство всматривалось в пустоту, думая о чём-то своём. Или они были погружены в различные уровни Знания? Того самого, могущественного и загадочного, что уже довольно долгое время занимало мысли Янин.
Впрочем, жизнь Старого мира интересовала её не меньше, почти всё свободное время Янин проводила в сети в поисках информации о том, как люди жили до глобального катаклизма, собирала детали в единую картину, испытывая странное чувство тоски по давно минувшим временам. Сведений о том, что представлял собой мир за барьером Конкордии, было мало, по сути, только одно раз за разом повторяющееся слово – «опасность».
Инно, наоборот, больше времени уделял изучению технологий, а ещё плавал в бассейне. Физические упражнения руководством не поощрялись, большинство просто гуляло в саду, разбитом во внутреннем дворе.
Над головами со свистом проносились подсвеченные голубыми габаритными огнями глайдеры, а вдоль зданий обтекаемыми стрелами неслись поезда, обеспечивая быстрое сообщение между четырьмя городами Конкордии из пяти. В Центр можно было добраться только пешком – по мосту через широкий, словно река Старого мира, канал.
Сопровождать двойняшек в Центр вызвалась наставница Висса Нардим, одна из самых старших работниц интерната. И, наверное, самая чуткая – именно она уговорила директора разрешить брату и сестре иметь соседние комнаты. Поговаривали, что её индекс восприимчивости к Знанию (ИВЗ) самый низкий из всех работавших в интернате, именно поэтому она долгие годы оставалась младшим наставником. Несмотря на это, брат и сестра чувствовали во время общения с ней тепло, которого им так не хватало.
Конечно, Янин была в более выгодном положении по сравнению с остальными воспитанниками – если возраст братьев и сестёр не совпадал, они воспитывались на разных уровнях интерната, не пересекаясь, а биологические родители могли не навещать детей. Это означало тотальное одиночество. У Янин был Инно – брат, эмоции которого она всегда чувствовала. Сейчас, при виде зеркальной поверхности канала, окружавшего Центр, он испытывал нетерпение и интерес – все здания главного города Конкордии были скрыты белёсой дымкой, не позволяя в полной мере оценить их величие и монументальность. Янин же думала о более возвышенной материи – о Знании. Всего через каких-то пару месяцев они с братом смогут постигнуть, что это такое на самом деле – опутывавшее всех жителей Конкордии информационное поле, которое содержало в себе законы и правила, где каждый находил ответы на свои вопросы.
