– Хочешь увидеть циклопа?
Она притянула к себе его голову, прижалась носом к его носу, и он увидел перед собой огромный смеющийся янтарный глаз. Лучики, разбежавшиеся вокруг зрачка, пятнышки и переливы медового цвета можно было исследовать, как географию Луны, увиденную в телескоп.
Он резко отодвинулся. Перевести все в шутку – самый верный способ дать понять, где его место. Сходить в театр, посидеть в кафе, побродить по бульвару, как школьники, – это пожалуйста, а дальше границы дозволенного вырастают Китайской стеной. Прошибать ее лбом – это в двадцать лет, полжизни назад могло бы показаться увлекательным. А нужен ли ему вариант с Дружбой Между Мужчиной и Женщиной – это еще вопрос.
Он размашисто отшагал по ночной Москве весь путь до вокзала. Последнюю электричку на Белогорск отменили. Удалось договориться с проводником и сесть в поезд, идущий в том же направлении. В купе было пусто и темно, но не успел он этому порадоваться, как появилась молодая болтушка, включила яркий свет, возликовала, что попутчик – приличный человек, а то ведь время позднее, мало ли чего, сами знаете, и болтала два часа не умолкая.
А может, вариант с дружбой и не оскорбителен и не совсем уж плох? Чем совсем ничего-то? Мысль, что он больше никогда ее не увидит, показалась противоестественной. И потом, если люди вообще не видятся, то вообще ничего и не возможно, а если они хоть изредка сидят в кафе, бродят по бульвару, как школьники, играют в циклопа…
– …И после этого я плюнула на все и переехала в Переславль-Залесский, знаете, это Золотое кольцо, ну, вы наверняка там были когда-нибудь…
Он вежливо откланялся и простоял в тамбуре остаток пути.
– А мне предложили один интересный проект. В Германии. – Илья подошел к Карине, сидевшей за компьютером, склонился над экраном, и их почти одинаковые светлые волосы перемешались. – У тебя что-то новенькое? Ба, пьеса! Весело живем! Это вам не технические руководства по зарубежным унитазам переводить. Где нарыла-то?
Карина хотела переспросить насчет Германии, но не удержалась и стала рассказывать об английском драматурге Стоппарде, который, дописав пьесу о Герцене, опять обратился к русской истории, на сей раз новейшей, и вот ей выпала такая честь… Илья верил целых две секунды и только на третьей расхохотался.
Худощавый, взъерошенный, с цепким взглядом и улыбкой, всегда готовой расцвести, за этот год, что они провели вместе, он нисколько не повзрослел и напоминал школяра, готового к любым приколам и розыгрышам. И еще игрушечного мишку с разноцветными глазами-пуговицами – серой и зеленой. Причем серый глаз смотрел спокойно, а зеленый – с хитрецой.
– Так что с Германией? Когда ехать, на сколько? – переключилась Карина на деловой тон – и оба его глаза стали серьезными.
– Сначала на полгодика, потом видно будет. Такая тема, что там и работа, и мастер-классы…
Пока Илья рассказывал о своих перспективах, Карина несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, стараясь, чтобы не изменилось выражение лица.
Полгода. Значит, всё. Значит, этот этап ее жизни можно считать завершенным. И если минуту назад она думала только о том, как добить перевод и как лучше провести выходной с дочкой – в Москве или за городом, то сейчас замаячили совсем другие заботы. Главное – где теперь жить, куда перебираться, потому что в этой квартирке в Карачарове, к которой она так старалась не привыкать, она с этой минуты уже не живет.
Карина старалась слушать Илью и обводила взглядом маленькую комнату, где была по-настоящему счастлива. Впервые не давил груз неудавшегося замужества, необходимости вырваться в Россию из среднеазиатского «подбрюшья», куда забросило ее родителей во времена молодости, а потом – без денег и поддержки устраиваться с дочкой на исторической родине, суровой не только климатом. Карина заразилась беспечностью Ильи, который был четырьмя годами моложе, и сама себя ощущала студенткой: все нипочем, все впереди, и жизнь полна прекрасных непрочитанных книг и несостоявшихся приключений. По крайней мере, тридцать – полные, с ноликом, которые когда-то издалека представлялись таким солидным возрастом, – совершенно не ощущались.
И жизнь стала наконец не ежедневным выживанием. Рядом с Ильей, энергичным, постоянно в поиске, покорение столицы превращалось в захватывающую игру. Сам он, дизайнер, предпочитал фриланс и, как только работа начинала нагонять тоску, быстро переходил к следующей, тем более что их всегда было сразу несколько: проект на издыхании, проект на подъеме, проект на горизонте, халтура-брошу-хоть-сейчас. Ну-ка, что там еще интересненького? Чего я еще не пробовал? Причем проект должен был или поглощать целиком, или приносить хорошие деньги – Илья не мог не гореть, но не мог и позволить себе быть сирым и босым – и тут уже переставал напоминать студентика.
Карина невольно включилась в эту гонку. Она вела английский в Иринкиной школе, занималась с двоечниками, брала переводы с английского и немецкого, в основном технические – о «зарубежных унитазах», вела экскурсии, окончив курсы экскурсоводов, – не отказывалась ни от чего, что подворачивалось под руку и что подбрасывал Илья. Когда по вечерам они обменивались новостями, кому что удалось накопать, в этом был азарт настоящего соревнования. Там есть возможность попробовать себя в чем-то новом, там – завести полезное знакомство, а там – ну очень прилично платят. Карина даже одергивала себя, когда неприкрыто ликовала, обогнав на вираже балованного москвича, – ну что за детский сад, игра в песочнице.
Но ведь это и была скорее песочница или беговая дорожка, чем нормальный гражданский брак, мало чем отличающийся от законного. Карина трезво смотрела на их союз и постоянно твердила себе, что вот-вот ее Илью – который никогда не был и не будет по-настоящему ее – унесет к очередным сияющим вершинам, насовсем, и тогда она должна быть готова не разнюниться, не выйти из строя, не подвести своих работодателей, не дать заподозрить чуткой малышке, что у них что-то не так. Это не должно ее подкосить! Это должно произойти в рабочем порядке! Она всегда должна быть готова! Несмотря на то что сейчас все безоблачно!
Впрочем, облака набежали один раз – когда она отправила из дома Иринку.
«Игровая» теория подтверждалась тем, что Илья обожал ее семилетнюю дочку. Прибегая домой со своих десяти работ, он, если не притаскивал какой-нибудь срочный заказ и если Иринка сидела с игрушками, тут же к ней присоединялся. Не просто снисходя, как обычно взрослые, повозиться полчасика с ребенком, а самозабвенно перемещаясь в выдуманный мир и полностью отключившись от реального, – совсем как сама Иринка. Карина не только никогда не чувствовала, что ее ребенок лишний между ними, наоборот, в этот момент это она была лишней, о ней и не вспоминали, пока она не напоминала им об ужине. Она с иронией сознавала, что с Иринкой ему играть интереснее.
