Где-то неподалеку жгли костер. Сладкий сизый дым несло по низкой траве, путало в неровно постриженных кустах. Тревожно, дико кричала в деревьях запутавшаяся невидимая птица.
– Зено! Зено! – услышал Калхас детский голос. – Там птица! Она, наверное, крупная!
– Это выпь. Они не бывают крупными.
– А почему она кричит, Зено?
– Радуется жизни.
– Но она кричит печально.
– Радость жизни можно выразить и печальным криком.
– Она не плачет?
– Птицы не плачут, – ответил невидимый наставник. – Они не смеются, но и не плачут. Они чувствуют мир не так, как мы.
Сладкий, стелющийся по траве дым… Калхас не видел детей и не хотел им мешать… Хорошо, что они меня тоже не видят. Они, наверное, узнали бы меня по шраму на лбу. Все воспитанники Общей школы считают, что я герой, а на самом деле всего лишь случай. Всего лишь падение в шахту. На Марсе Калхасу в голову не приходило, что на родной планете банальный шрам на лбу может стать его главной приметой. Ну да! Космонавт, вернувшийся с Марса!
Ладно, решил он, пусть Зено пасет своих воспитанников в стороне.
Тем более, что наставница, интересующая Калхаса, стояла уже рядом. Он не слышал, когда она подошла. Они все тут, кажется, ходят босиком. Как в колониях. И одеваются не так, как одеваются в Мегаполисе. Он невольно залюбовался. Платиновые волосы падали на загорелое плечо. Невесомая даже на вид зеленоватая накидка стянута в талии тонким ремешком. Увидев, как внимательно Калхас прислушивается к перекличке детей, наставница улыбнулась. Она, наверное, нравится детям, подумал Калхас. И имя у нее необычное, отметил он, – Она. С отчетливым ударением на первую гласную: Она У. Это сразу наводило на мысль о Востоке, что подтверждалось узкими скулами, чуть раскосыми глазами.
Кивнув, Она У повела Калхаса по аллее, густо и весело увитой виноградной лозой, вьющейся по декоративным решеткам – к широкой металлической арке, за которой начинался лестничный марш, выстланный зеленой дорожкой… Ну да, из тех, что производят в Кампл-центре… Сами обновляются, сами впитывают и уничтожают пыль, убивают любые виды бактерий…
Обширный зимний сад – пустынный и тихий, поросший редкими деревьями, упирался в живой пейзаж.
Море…
Огромное…
Теряющееся на горизонте…
Тонущее в дымке, в призрачном мареве, в мерцающем тумане…
И небо над ним.
Чудовищные башни белых кучевых облаков.
Закручивающаяся волна, зеленовато-бутылочная изнутри. Она набегала и падала, крутя по песку водоросли и зеленые огурцы голотурий.
Наставница улыбнулась. Ей явно было приятно удивление знаменитого космонавта. Она хотела о чем-то спросить, но не решалась. Специально медлила, чтобы Калхас не заподозрил ее в навязчивости. Удобно устроившись на низко спиленном, отшлифованном пне, поощрительно улыбнулась:
– Группа Кей – моя. Это Ури Редхард, Бхат Шакья и Сеун Диги. Вы пришли поговорить о Сеуне?
– Да, – кивнул Калхас. – Правда, я не надеюсь узнать что-то новое. Поисками Сеуна занимаются специалисты, а я… Меня попросила мать Сеуна… Всегда, знаете ли, существуют детали, мелкие, малозначащие… Но когда ищешь, ничего нельзя упускать… Вот скажем, – улыбнулся он, – у Сеуна Диги, было, наверное, прозвище?
– Анаконда.
– Почему его так прозвали?
– Он здорово плавал. Будто родился в воде. Пожалуй, ему и следовало родиться в воде. Только не анакондой, а, скажем… дельфином. На наших озерах он доныривал до самого дна… Кстати, живой пейзаж… – Наставница обернулась к необозримым, накатывающимся на песок волнам. – В разработке живого пейзажа принимал участие Сеун. Он всегда был полон идей… Иногда мне кажется… – наставница запнулась. – Иногда мне кажется, что находись Общая школа возле настоящего моря, Сеун бы не ушел…
– А он… ушел?… Именно ушел? Вы так считаете?
Наставница тряхнула густыми волосами:
– Не знаю. Но принудить мальчика не могли. На территории Общей школы не бывает чужих людей. В двенадцать ночи – общий отбой, у нас жесткая дисциплина. После игр и занятий на воздухе дети засыпают быстро. К тому же, дежурные заглядывают в спальни. Два, а то три раза за ночь.
– Это обязательно?
– Да. Таковы правила. Но важно и то, – улыбнулась наставница, – что на спящих детей приятно смотреть. Я сама заглянула в ту ночь в спальню. В два пятнадцать. Я запомнила время. И увидела, что Сеуна нет. Наверное, вышел в сад, подумала я. Но его не оказалось в саду. Лайкс, живая скульптура, тоже не видел мальчика. Проходи Сеун мимо, лайкс это запомнил бы. Вот тогда я подняла тревогу.
– А ваши дети? Я имею в виду всю группу. Они похожи друг на друга?
– Ну, не очень. Ури, например, сдержанный человечек. Его мать – коренная северянка. Знаете, из тех, что навсегда прикипели к уединенным далеким биостанциям. А Бхат Шакья рассеян. Это не значит, что он постоянно погружен в себя, нет, он рассеян от жизнерадостности. В нем кровь кипит. Он не успевает закончить одно дело, ему сразу хочется приступить к другому. А Сеун… Ну, Сеун был полон идей… Я уже говорила… И еще он любил работать руками… Ури он мог раскрутить на болтовню, а Бхата переключить на такое неторопливое занятие, как рыбалка… Нет, – покачала она головой, – они не похожи…
– Если бы Сеун позвал друзей, они бы ушли с ним?
– Не думаю. Им немного лет, но они ответственны.
– А Сеун? – быстро спросил Калхас.
– Что Сеун?
– Он ответствен?
– Несомненно.
– Но он ушел! Ушел тайно. Он ведь знал, что нарушает Правила. Почему его это не остановило?
– Меня это тоже мучает, – призналась наставница. – Просто в голове не укладывается. Сеун любил все живое.
– Как вас понять?
– Буквально, – наставница покраснела, раскосые глаза уставилась на Калхаса: – Бабочки, птицы, рыбы, звери, цветы – все приводило его в восторг. Больше всего он любил занятия на открытом воздухе. Он считал, что все живое свободно и, конечно, был прав, хотя мне не раз приходилось убеждать его в том, что рыбы в аквариуме Общей школы нисколько не страдают от того, что живут не в море. – Она У улыбнулась. – У каждого своя доминанта. Одни находят себя в играх, другие в дивных мечтах, третьи в конкретном деле. Мы никому не мешаем. Сеун любил Общую школу. Афра Диги, его мать, не раз подавала прошение в Совет Матерей и в Большой Совет о возврате сына, но было бы неправильно отдать Сеуна столь впечатлительной женщине.
– Вы строги к ней.
– Думаю, объективна.
– Она часто навещала сына?
– Три раза в год. Но будь моя воля, – Калхас сразу почувствовал в голосе наставницы нужную волю, – я сократила бы и эти визиты.
– Почему?