1
Хертогенбос, Брабант, Бургундские Нидерланды. 1450.
Раздались последние крики роженицы под одобрительные возгласы повивальной бабки, вслед за ними – громкий, заливистый крик новорождённого младенца. Обихаживая дитя, она объявила в ответ на вопрошающий взгляд роженицы:
– Это мальчишка, Господь опять подарил вам сына, Алейт.
– Сын… его, вероятно, назовут Иеронимом, – устало улыбнулась обессиленная, счастливая Алейт.
– Самое подходящее имя, ведь мальчик родился в дни почитания Святого Иеронима, – с этими словами повитуха подала матери завёрнутого в льняную пелёнку ребёнка.
В дверь комнаты осторожно просунулась голова хозяина, и, после приглашающего жеста повитухи, он уже уверенно вошёл в семейную спальню. Женщина шагнула навстречу:
– Поздравляю вас, господин художник. Всемилостивый Господь наш одарил вас сыном, – и женщина поклонилась хозяину. Хозяин в ответ тоже отвесил повитухе поклон, выражая признательность за помощь.
Молодая женщина недавно прибыла в Хертогенбос, но, заручившись поручательством старого, уважаемого здесь городского врача – друга её умершего врача-дядюшки, уже успела показать себя умелой повитухой и травницей, знающей толк в травах и снадобьях. Она боролась за признание и была благодарна художнику за приглашение, его семью хорошо знали в городе.
– Мы назовём сына Иеронимом, в честь Святого, – художник вопросительно глянул на согласно кивнувшую ему жену, принял от неё маленький свёрток с торчащей оттуда крошечной головкой. – С рождением тебя, сын мой Иероним, пожалуй в эту жизнь.
Младенчик медленно открыл глазки и, вдруг, неправдоподобно ясным взглядом уставился на отца. Через несколько секунд он закрыл глазки и состроил гримаску, в которой, Антониусу показалось, мелькнула ирония. Или это страдание? На мгновение сердце художника болезненно сжалось, но только на мгновение. Ребёночек мирно, сладко засопел, засыпая. Антониус тут же уверил себя, что всё ему просто почудилось, это только обычная гримаска младенческого личика.
– Бог не оставит нашего сыночка, Бог не оставит всех нас, – привычно-молитвенным тоном промолвила Алейт, будто поддерживая мужа.
В семье хертогенбосского художника Антониуса ван Акена только что явился на свет его четвёртый ребёнок и третий сын. Заботливо укладывая новорождённого в низкую деревянную кроватку-колыбель, заблаговремменно поставленную на скамью около кровати с полуседящей Алейт, Антониус шутливо нахваливал жену: как удачно она подгадала с рождением мальчика в знаменательные дни Святого Иеронима. Маленького Иеронима ван Акена ожидают успех и почитание.
В комнате, освещённой ласковым осенним солнцем, тем временем, появились ожидавшие за дверью и призванные, наконец, повитухой, старшие дети Антониуса – Гуссен, Ян, и малютка Херберта. Вошёл и прибывший увидеть своего новорождённого внука отец Антониуса, художник Ян ван Акен. Ян поздравил сына с невесткой, подошёл к колыбели, где уже толпились дети, с любопытством взирая на младшего братика. Мальчики шикали на малышку Херберту, пытавшуюся прикоснуться к младенчику, казавшемуся ей самой волшебной и сказочной живой игрушкой. Посмотрев на внука, тихонько кряхтевшего в колыбкльке, Ян ван Акен шутливо-торжественно обратился к сыну:
– Как же ты собираешься назвать мальчика, родившегося в дни молитв Святому Иерониму, – отец и сын понимающе улыбнулись друг другу: упоминания о Святом Иерониме Антониус ещё не раз услышит в эти дни.
– Мы уже назвали сына Иеронимом.
– Что ж, быть ему, Иеронимусу ван Акену, умным, учёным, в книгах и житиях святых сведущим, как был его святой покровитель1, – с чувством произнёс Ян ван Акен.
– Ах, пусть уж лучше картины пишет, как его дед и отец, да будет просто Еруном ван Акеном, – сокрушённо возразила Алейт, – из этих учёных да умудрённых одни еретики получаются, – и она богобоязненно осенила себя крестом.
– А как же Святой Иероним? – шутливо-удивлённо вопросил жену Антониус, – он славился своей учёностью.
В ответ Алейт слабо замахала руками, будто отгоняя вопрос мужа. «Может быть, он и был первым еретиком?» – мысленно задал себе Антониус просившийся на язык, но так и не произнесённый вслух вопрос.
Художник отослал детей играть во внутренний дворик дома, поручив старшему Гуссену присматривать за Яном с Хербертой, и направился вдохнуть всей грудью свежего воздуха, да распрощаться с отцом, засобиравшимся уже к себе домой, где он жил с семьёй старшего сына.
Высказывая пришедшееся к месту пожелание успеха для новорождённого сына, Антониус ван Акен ни на минуту не задумался о будущем ремесле для маленького Иеронима и старших сыновей. Ван Акены – семья потомственных художников, к слову сказать, вполне успешных. Его дед был художником, его отец, братья и он сам – художники. Художниками будут его сыновья и сыновья его братьев. Предки Антониуса пришли когда-то из германского Ахена и обосновались здесь, в Хертогенбосе. От названия города Ахена и происходит их фамилия. Его дед стал уже полноправным горожанином, гражданином Хертогенбоса. Жаловаться на отсутствие работы было бы грехом. Его отец, Ян ван Акен, недавно закончил роспись алтаря в огромном соборе Святого Иоанна Евангелиста – главном в городе, все они помогали отцу. Под тяжестью прожитых лет отец уже чувствовал подкрадывающуюся немощнсть, но всё ещё обладал влиянием среди художников Хертогенбоса. Антониус тоже выполнял заказы собора и других церквей, коих в городе находилось немало. Множество церквей, монахов, христианских братств и общин являлось особенностью Хертогенбоса, отличавшей его от других городов Брабанта.
Солнечный день, казавшийся тёплым и ласковым из окна уютного дома на одной из улочек близ собора, вдруг повеял неожиданной, суровой прохладой. Зябкий ветер пригнал к его ногам опавшие с деревьев жёлтые и красные листья. Художник поднял трепетавший на ветру красный с зелёными прожилками листок, поднёс к лицу. Листок пах осенней сыростью. Антониус, вышедший за порог в одной рубахе из тонкого льна, поёжился. «Вот и конец мягкому сентябрю. Осень.», – и он поспешил обратно внутрь дома. Нужно подготовиться к приходу гостей. Вероятно, они заглянут сегодня вечером, отец оповестит всех знакомых, кого встретит по дороге.
Было около четырёх часов пополудни.
Вальядолид, Испания. 1527 год.
За украшенными изящной резьбой дверьми раздался крик новорождённого младенца. Карл V Габсбург, император Священной Римской Империи и король Испании, один из самых могущественных монархов, хотя ему не было ещё и тридцати, резко повернулся на звук:
– Ах, ну наконец-то.
