1938
Парад был безупречным, впору залюбоваться даже избалованному глазу. Гордо вились на мартовском ветру черно-алые знамена, высоко неся хищно вцепившихся в древки могучих бронзовых орлов, чеканный шаг ни на мгновение не нарушался ни одной помаркой, и как один были молоды и веселы солдаты. И неудивительно, что хоть они и старались сделать лица подобающе суровыми и бесстрастными, глаза их блестели пуще начищенных шлемов, а поджатые губы еле скрывали улыбки. Это был час торжества, и более того – победа не стоила им ни капли крови.
Другое дело, что за то, чтобы эти веселые молодые парни сейчас шагали по улицам одного из прекраснейших городов Европы под разудалые марши своей родины, неизменные со времен ландскнехтов, заплатили другие и немало. Собственно, Эрнст сам был среди тех, кто здорово потрудился ради этой победы. Но сейчас, слушая грохот звонкого солдатского шага и любуясь плывущими знаменами, он об этом нисколько не сожалел.
Его собеседник был явно иного мнения. То и дело вытирая вышитым платком потеющий лоб, он смотрел на бесконечную ленту марширующих солдат с бессильным унынием, будто перед ним описывали его имущество или уводили в рабство дочь за долги. Впрочем, это-то было недалеко от истины.
Разухабистая песня о прекрасной девушке Лоре, гремевшая в ту минуту на все окрестные улицы, совершенно заглушила звук шагов у них за спиной. Эрнст, правда, успел, так как привычка не позволила ему отмахнуться от прошедшего по спине холодка, а вот маркграф, не отрывавший печальных, как у бездомной собаки, глаз от марширующего строя, не шевельнулся и тогда, когда Эрнст уже низко склонился перед истинным хозяином торжества.
– Прекрасный день, господа. Эрнст, друг мой, право…
Поразительно, как голос его господина, низкий мягкий, всё же был четко слышен – будто оркестр специально примолк, а солдаты стали ступать тише кошек. Но нет, конечно, стоило подпрыгнувшему маркграфу начать бормотать извинения, сразу же стало ясно, что этой магией владел только Магистр.
Извинения он прервал, едва шевельнув рукой.
– Начнем с дела, – только и сказал он, бесстрастно и вроде бы чуть суховато.
– Конечно-конечно…
Засуетившийся маркграф рванулся назад в полумрак комнаты, обернулся, будто ожидая, что они последуют, но Магистр уже не смотрел на него, одаряя безраздельным вниманием гордый строй внизу.
– Вот и начинается, Эрнст, – проговорил он, опершись о кованую решетку балкона, и опять Эрнсту не пришлось напрягать слух, чтобы расслышать его даже сквозь яростный бой барабанов и гром звенящих шагов. – Благодарю вас. Вы прекрасно поработали.
Эрнст решил, что неплохо было бы ещё чуть поклониться в ответ на похвалу.
– Мой повелитель, что теперь?
Его господин обратил на него ласковый взгляд угольных глаз.
– Жаждёте новых задач, старина?
Эрнст счел за лучшее промолчать. Благо вниманием господина он владел недолго. Внизу на площади солдаты выстроились в каре и уже громовыми криками приветствовали невысокого человека, занявшего трибуну. Взгляд Магистра, на мгновение остановившийся на ораторе, стал ироничным.
– Хоть сейчас помолчат, – пробурчали хрипло из-за спины.
Эрнст покосился в сторону. Да, так и есть, у входа на балкон, прислонившись худым плечом к косяку и будто сторонясь солнечного света, стоял неизменный спутник всех дорог Магистра – спокойный и безразличный, как всегда. В эту же минуту вернулся маркграф и при виде этого добавления к их компании вздрогнул, отшатнулся и застыл, растерянно переводя взгляд с одного на другого и бессильно опустив руку, сжимавшую в слабых пальцах шар из потемневшего от времени серебра, инкрустированного грубо отделанными камнями.
Снизу с площади самозабвенно орал давешний невысокий человек, яростно жестикулируя. Почему-то Эрнсту подумалось, что эту деталь этого утра он запомнит особо.
– Ну что же вы, – негромко подсказал Магистр.
Дурной знак – чем более не в духе был он, тем тише становился его голос. Смертные приговоры он и вовсе озвучивал свистящим шепотом, змея позавидует.
Маркграф вздрогнул всем телом и не опустился – рухнул на колени, протягивая шар на вытянутых руках.
– Мой повелитель, прими этот дар как знак покорности и верной службы…
С неба дохнуло, будто могучим порывом ветра, тягостным предвестником бури и молний. Но воздух остался недвижим, только по доселе голубой тихой реке прошла рябь, будто дрожь, и глухим гулом, будто ворчанием невиданного зверя, отозвалась внезапной буре земля. Внизу – Эрнст глянул – солдаты остались неподвижны, оратор и подавно не сбавил темпа своей пламенной речи. Они не чувствовали ничего, а он еле сдержал желание вжать голову в плечи.
Маркграф съежился, зажмурился даже, но не запнулся, не умолк:
– … моей, потомков моих и моего народа, пока жива наша земля и пока на то твоя воля…
Тишина вокруг стала нестерпимой, давящей. Казалось, ещё немного и не вздохнуть.
– И прими в знак клятвы артефакт, хранящий землю Восточной марки – державу Рудольфа!
С отчаянием обречённого маркграф поднял шар над головой – и тонкие затянутые в чёрную кожу пальцы Магистра схватили его, сжали, и Эрнсту, хорошо знакомому с их нервной силой, подумалось: не раздавил бы.
– Я принимаю твою клятву, службу твоего народа и твою землю в свое вечное владение, – гулко, как колокол, отозвался низкий голос.
И тут же, будто от этого шара, сжатого властной рукой, разошелся невидимый глазу прилив – волна незримой, но неодолимой мощи окатила их всех, и воздух вновь покорно стал свежим, легким и весенним, успокоилась окованная камнем река, прояснилось небо. Стоявшие внизу люди и вовсе не дрогнули. Хотя и действительно, что им, глухим и слепым без Дара, до истинной силы и власти?
Маркграф осел на пол, не в силах или не желая подниматься, только уронил голову на грудь.
– Вы свободны, – произнес Магистр.
Тут же (откуда только взялись и силы, и желание!) грузный человек на полу вскочил, нижайше поклонился и умчался прочь. Их господин проводил его взглядом и беззвучно рассмеялся, подбросив тяжёлый серебряный шар вверх и лихо прокрутив его на пальце как дворовый мальчишка. А потом бросил его в сторону не глядя, и так же не глядя, не отклеиваясь от косяка, сутулый седой человек поймал его.
– Неплохая штука, – оценил он, постукав по ней пальцем. Эрнсту подумалось, что и на зуб попробует, так, на всякий случай. – Теперь что?
Магистр широко улыбнулся, и у Эрнста вовсе от сердца отлегло – похоже, всё-таки доволен. Значит, можно подать голос.
– Моравия? Или вы хотите уже на запад?
Магистр стремительно повернулся к нему, будто только вспомнил, что он здесь, и пока ещё не определился, не угроза ли он. Мерзкая привычка; Эрнсту понадобилось семьдесят лет, чтобы научиться не отшатываться, когда он так делал. Магистра это, похоже, забавляло – когда не раздражало. Впрочем, сегодня его реакции можно было не бояться.
