ПРОЛОГ
Зимний день был краток, и тьма постепенно начала сгущаться над Орлеанскими улицами, погружая город в атмосферу тишины и спокойствия. Тяжелые тучи медленно ползли по залитым кровавым закатом небесам, грозя пролиться ледяным дождем, пока прохладный ветерок гулял по узким переулкам, затягивая заунывную песнь. Даже природа погрузилась в какое-то оцепенение, остро ощущая нехватку солнечных лучей, казалось, жизнь утратила все краски: не было привычного для этих мест буйства зелени, приятного благоухания гортензий и акаций, даже птицы замолкли, приберегая веселый щебет для весны.
С наступлением холодов, а именно так жителями прибрежных районов Миссисипи воспринималась температура, когда стрелка термометра в ночные часы опускалась до десяти градусов по Цельсию, жизнь в Луизиане потекла по другому руслу. Землевладельцы покинули свои плантации, переезжая в городские резиденции, и начался период нескончаемых визитов, скачек, приемов и балов, апогеем которых должен был стать карнавал Марди Гра, подготовка к которому шла уже не первый месяц. Каждая знатная семья города готовила свою коросу, которая под радостные крики собравшихся и звонкую музыку, пройдет по городским улицам. Все танцевальные репетиции держались в строжайшем секрете, ибо шуточное поначалу празднество превратилось в настоящую традицию, своеобразную войну за популярность, венчать которую будет избрание короля и королевы бала.
Однако этим вечером веселый настрой горожан был омрачен трагической смертью одного из городских старшин, и смерть эта была настолько необычной, что вызвала настоящий общественный резонанс. Справедливости ради стоило сказать, что это была далеко не первая загадочная кончина, но общество и газеты возносили лишь смерти сильных мира сего, а потому гибель нескольких торговцев при таких же обстоятельствах прошла никем не замеченной и толком не расследованной. Но смерть главного казначея города остаться без внимания просто не могла. И дело было даже не в самом факте перехода Итана Уильямса в загробный мир, а в том, как оное могло произойти с человеком, находящимся в добром здравии и расцвете сил. И правда, как в свои сорок лет мужчина за считанные минуты смог превратиться в древнего старца и умереть от естественной остановки сердца? И, главное, произошло это на глазах десятков людей во время выступления перед советом города. Тут-то и пошли разговоры о вмешательстве в его судьбу пресловутых темных сил, жрецов Вуду, ведьм и божественных посланников. Хотя, были и те, кто находил в этой смерти пусть и странные, но вполне «земные» причины, ссылаясь на заболевания, названия коих простой люд и запомнить-то не мог – не то, что понять. Как бы то ни было, факт оставался фактом: в свои сорок лет он выглядел на девяносто, и сейчас его траурная процессия медленно ползла по городским улицам, продвигаясь к кладбищу Сент-Луис, что расположилось рядом с Французским кварталом.
Перед глазами скорбящих проплывали викторианские особняки, принадлежащие местной аристократии. Двух-трёхэтажные дома представляли собой выросшее подобие кукольных домиков, поражая многообразием и яркостью цветов, а так же обилием декоративных элементов: башенки, выступы, балкончики, увитые плющом террасы, множество окон разного размера и формы. Можно было с уверенностью сказать, что в стремлении украсить свой дом архитектура этого периода достигала самого большого размаха. Преимущественно дома были отделаны деревом или кирпичом, но находились и те, кто не жалел средств на дорогой мрамор. Для выходцев из старой континентальной Европы, привыкших к строгости и единообразию, такое буйство красок могло бы показаться безумием, но здешние обитатели, напротив, стремились к индивидуальности, соревнуясь друг с другом в попытках найти самое оригинальное архитектурное решение.
Вскоре, возвышаясь над треугольными крышами, показались остроконечные шпили собора Святого Людовика. Этот белоснежный колосс, выстроенный из песчаника, своей строгостью создавал острый контраст с остальными постройками. Его высокие, вымощенные серой черепицей башни возвышались на несколько десятков метров, распарывая небеса. Гладкие дорические колонны расчленяли фасад, располагаясь тремя ярусами друг над другом, венчали все это величие часы, которые ныне расчертили круглый циферблат пополам, замерев на отметке в шесть часов.
Приходский священник и викарий уже стояли в ожидании у двери покойницкой возле собора, чтобы возглавить процессию. В своих черно-белых одеяниях, больше напоминая говорливых сорок, они двинулись вперед перед катафалком. Следом, разгоняя вечерний мрак, шли два факельщика, а за ними, похожие на цепочку черных муравьев, тянулись остальные. Во главе шествия, вся в черном с головы до пят, шла супруга почившего, обнимающая не помнящую себя от горя дочь. На вид девушке чуть больше двадцати лет, но вот по-детски наивный взгляд, выдававший в ней существо весьма наивное, впервые столкнувшееся с утратой, говорил о том, что истинный ее возраст несколько меньше ожидаемого. За ними тянулись остальные скорбящие: друзья, родственники, сослуживцы и толпа зевак-прихлебателей, присоединившихся к колонне в надежде утолить свой голод или интерес. Замыкала процессию одинокая женская фигурка, следующая за процессией на расстоянии нескольких десятков метров.
Облаченная в пышное траурное платье, сшитое по последней моде, незнакомка двигалась с такой легкостью и грацией, которая была присуща лишь представительницам древних фамилий. Не было в ней никакой мирской суеты, напускного жеманства или распущенности, иные бы сказали, что жизни в ней было ровно столько, сколько в ожившей статуе – такой отрешенной казалась она со стороны. Но так могли решить лишь те, кто не имел возможности познакомиться с ней поближе, остальные же, в особенности мужчины, пробыв в ее обществе лишь несколько минут, невольно поражались ее образованием, утонченностью и умением расположить к себе, или же наоборот, дерзости и железной воле, ибо каждого она встречала по-своему. Но независимо от результатов встречи неизменным оставалось одно: единожды поговоривши с ней, ее невозможно было забыть.
Нет, эта таинственная незнакомка не была красавицей, но представители сильного пола вряд ли отдавали себе в этом отчет, становясь жертвами ее чар, обаяния, неприступности и удивительной силы духа. Широкоскулое, с точеным подбородком лицо ее невольно приковывало к себе взгляд. Особенно глаза — чуть раскосые, медово-янтарного цвета с темными вкраплениями, прозрачные, в оправе темных пушистых ресниц. Черные волосы незнакомки, сокрытые за невесомой траурной накидкой были заплетены в тугую косу, закрепленную на затылке простой, лишенной всяких изысков, заколкой. Ах, эти волосы, густые и длинные, они стали предметом зависти многих девушек, прибегавших к различным хитростям и парикам, чтобы добиться подобного результата.
