«Хлебом кормят, а срать не пускают!»
Житие протопопа Аввакума.
Петя Иванов повадился лазить на колхозное поле воровать капусту. Он и сам не знал, как пристрастился к этому. Просто как-то раз жена послала его в магазин за капустой, а ее не было, ну, он испугался возвращаться с пустыми руками, смотрит – а за забором капустные грядки, залез и схватил кочан. Сидит в капусте, ждет, когда сторожа пройдут, и думает: «И чего она в этой капусте нашла? Все равно выбросит». Взял, из любопытства попробовал, вкусно вроде как показалось. Ну, а потом пошло. Как идет мимо поля, смотрит – нет никого, ну, через забор и в капусту. Одну, другую схватит и назад. Сторожа ругаться стали: кто-то всю капусту поворовал, никак изловить не могут. А он уже так привык к ней, ни в какую не оторвешь. Жена удивляться стала: зачем дома капусты столько, торговлю открывать можно. Но он ее отшивал: молчи, мол, не твое бабское дело в мужские проблемы лезть. Угрюмый стал, бросил работу, с утра до ночи возле поля дежурит, ждет, когда сторожа отвернутся – и тотчас за забор и в капусту. Жена на него рукой махнула, к другому ушла, а он все никак капусту забыть не может. Уже из сил выбился, залезет, нагрузит себя кочанами, аж еле прет. Раз поднял, да так и сел от натуги, с места сдвинуть не может. Тут его и накрыли.
– Ишь ты, какой повадливый, – говорил один сторож другому, когда нес за уши Петю к сторожке. – Отожрался, гад.
Петя не сопротивлялся. Сторож открыл дверцу клетки и пустил его внутрь, к другим кроликам.
Дело было этим летом. Внуки приехали к дедушке на каникулы в деревню. Жара, грибы, речка, словом, вот бы отдыхать вовсю детворе, но одна вещь портит им настроение – старый колодец в глубине сада. Дело в том, что только они хотели первый раз к нему подойти, как дедушка их остановил, запретил, и с тех пор, сколько бы они не подбирались к нему, возникал тут как тут и начинал пугать. То тут у него русалки живут, то водяные, то еще что-то, а то возникли там мертвецы! У нас, говорит он, не как у всех было принято умерших хоронить; те – на кладбище, а мы испокон веку – в колодце. Так что там мертвецы сидят. А ты умрешь, – и тебя туда, спрашивают. И меня, отвечает. Совсем перепугал ребятишек. По всей деревне слухи пошли, что с колодцем неладное. Ну, взрослые, конечно, не верили, а дети тряслись от страха. А все потому, что дед боялся, как бы внуки туда не свалились, потому и выдумывал всякую чушь.
И вдруг дед пропал. Исчез – нигде нету. Внуки испугались – ну. Конечно, мертвецы утащили в колодец. Все дети деревенские в саду собрались, решают, что делать, тем более, что взрослые им не верили до сих пор. Но когда они веревки в сарае нашли и уже внутрь хотели спускаться, старшие тоже обеспокоились: а вдруг! Старика-то не видно! Кран пригнали, экскаватор, даже помпу пожарную – воду выкачивать. И полезли в колодец.
Никаких там мертвецов не нашли. Но зато нашли – клад Наполеона, его казну, там спрятанную, когда он из Москвы бежал, да еще мундиры, барабан, шляпу. Вытащили – вся деревня сбежалась. А тут и дед появился, идет, удивляется, почему тут народу столько, даже забор снесли! Оказалось, он просто в райцентр ездил зубы лечить.
Вова Брыксин ужасно любил баловаться петардами. Бывало, идет по улице, а впереди какая-нибудь бабка молоко в бидоне несет, так ему непременно надо стрельнуть, чтобы она с испугу его разлила. Или в школе надоест ему, что учительница долго что-то талдычит, он возьмет и стрельнет, а ее потом полчаса в чувство приводят. Или дома за обедом как хлопнет, мать с испугу дедушку горячим супом ошпарит или молоком обольет. Всюду он стрелял: и на улице, и в гостях, и в кино, и в магазине, и дома. Но его за это крепко наказывали, особенно дед – он его просто терпеть не мог. И было за что. Только дед свернет, например, самокрутку, а тот уже у него под ухом возьми, да и хлопни, так дед ее с испугу обычно глотал. Куда это годится?! Озверел дед – совсем курнуть не дают! Он его и бил, и пугал, и ругался, ничего не помогало. Не внук, а сорванец какой-то попался, сладу нет никакого. Думал дед и решил, наконец, применить последнее средство. Он его еще с войны помнил, когда в разведке служил. Взял два литра деревянного масла, подмешал его в… А впрочем, сами додумайтесь. Он просил секрета не раскрывать. Но уже после этого Вова больше на петарды даже смотреть не мог.
Дурная голова ногам покоя не дает
С утра пораньше старик Мандрагоров почувствовал себя хуже некуда – ни с того, ни с сего у него вдруг стала отваливаться голова. Об этом ему еще дочка сказала, поймав ее ложкой в каше, а он, хоть и чувствовал себя не в своей тарелке, но виду не подавал, пока положение не стало угрожающим. Не зная, куда деваться, он забегал по комнате, держась руками за голову, но она упорно не желала сидеть на месте, и ему то и дело приходилось ее искать то под столом, то под буфетом. Наконец, он все-таки кое-как укрепил ее на живую нитку, но тут у него впридачу так заныл зуб, что он не выдержал, заткнул уши и кинулся прочь из дома.
В горбольнице, куда его принесли сами ноги, его у них тут же забрали, уложили на каталку и отправили в реанимацию. Но было поздно – голову он совсем потерял по дороге. Пока ее тщетно разыскивали в укромных местах, старика подняли в реанимацию и отдали под присмотр старшего хирурга Пронатора, который ко всему относился давно уже философски и даже не стал отрываться от любимого чая со сливками.
– Ничего, можно и потерпеть, не смертельно. В войну и не такое видали.
Когда ему доложили, что поиски закончились неудачей, он вздохнул, поднялся, и, произнеся сакраментальную фразу: «Да, свою голову другим не приставишь», – направился к большому морозильному шкафу в дальнем углу.
Раскрыв его, он стал копаться в куче запасных голов, сложенных в металлической сетке внизу, чтобы не побились случайно. Там он нашел одну, очень похожую на старикову, и принес к нему на примерку. А тут еще как раз санитарка Вавилова нашла такую же в мусорном ведре, куда ее по ошибке смели вместе с крошками со стола. Увидев их, старик очень образовался, хотя и был близорукий, а очки дома забыл. Но все равно стал тут же примерять каждую по очереди.
– Одна голова хорошо, а две лучше, – решил он, наконец, спрятав одну за пазуху про запас, а вторую водворив на прежнее место. Но тут зуб заныл снова, да так сильно, что его пришлось немедленно заткнуть тряпочкой и бежать к стоматологу. Но это уже другая история.
– Ну-ка, двигай, раскорячился тут на дороге, чертов бугай!
