(Не один десяток лет я отказывал себе в том, чтобы поведать собственную историю – сейчас моя жизнь годами покатилась в неизбежность, а кто-то только-только ещё учит буквы и слоги, – в которой подлость меня, нет, не поработила, а измотала ненавистью и злобой. Но к тому, что как-то случилось со мной и моей подружкой – пикантный этический и нравственный момент – я же и сам причастен. Хотя мне и не в чем оправдываться.
С одной стороны, с нами случилось смешное, с другой – не до великого это смешное привело. Правда, подлость в конце концов и сама запуталась в парусах собственных страстей, до этого, тем не менее, порядочно измазав собой девичью честь, и это обстоятельство – девичья честь! – гнали из моей памяти весну 1975 года, когда всё это случилось и началось. Забегая вперёд, лишь скажу – девочка, повзрослев и став женщиной, сама ответила подлости… Причём – даже не знаю: сугубо ли по-женски, но именно от смешного до великого.)
Май того года не маялся – расцветал в сухости и покое. Таким же, благоухающим, выдался и его первый день. …Праздник!
Проспектом Ленина возвращались с парада горожане. Мужчины и парни, подвыпившие – хмель и прекрасное настроение тех времён в них пели, а уж танцевали – повсюду. Да – ещё как, и что пели?! Словом: «Вышел в степь донецкую парень молодой…» в припляс! Женщины, естественно – частушки, а их время праздничных хлопот топало, пританцовывая, к этим хлопотам их же ножками в прозрачных чулочках, а то и без них – жара!
Юрка Прохоров, токарь машиностроительного завода им. Кирова, во время построения демонстрантов в общую, городскую, колону на проспекте Победы «отклеился» от своих заводчан и в это время вёл нас – меня с белокурой Светланой (тогда я встречался с ней, а она была в меня, кажется, влюблена), Сашкой Чирковым и Вовкой Петраковым в гости; оба крепенькие, сбитые телом – любили они тяжести тягать…, в их светлых глазах всегда отсвечивало что-то хорошее. Пожалуй – простота и доброта разом. Да с девчатами у них как-то не получалось, не давалось даже знакомство, а не познакомившись – гуляй, Вася!.. Вот это, что у меня неплохо получалось: кадрить девчонок, им-то (да и не только им одним во дворе) и нужно было, оттого мы и корешевали.
«Прохор», то есть Юрка, посёлок «Рудуч» знал прекрасно и вёл нас к Светкиным подругам, а та лишь подсказывала: правее-левее. К троим, тоже учащимся Горловского торгового техникума. Всем им было по семнадцать – чувственная пора юности, и праздник был для них поводом, чтобы себя показать, да прежде всего – прицениться, говоря фигурально и не совсем, своими девичьими чувствами и ощущениями к незнакомым парням, а таких-то и обещала им привести Светка на 1-ое Мая.
К нужному дому, а посёлок «Рудуч» относился к частному сектору, пришли быстро. К тому же Даша и Маша поджидали нас у калитки – вроде, только-только…, а уже и – в гостях.
Дом каменный, с высокой крышей, и я сразу же предположил, что под крышей – комната, очень просторная, и она фактически принадлежит Тане, о которой не раз до этого мне рассказывала Светка. Причём – душевно: подруги, как сама говорила! Но меня первым делом приятно удивила калитка. По центру сварщик сработал …картину, из обычной строительно-монтажной арматуры: парусник на волнах. И пока мои парни знакомились с милашками Дашей и Машей, с выпирающими из под блузок сочными (по-другому и не скажешь) грудями, в моей голове рифмовались слова. И первые две поэтические строчки волны на калитке «пригнали» мигом (корпус корабля был закрашен коричневой краской, а сами паруса – вишневого цвета): «Закрой глаза – увидишь парус, вишнёвый – так цветут сады».
Перезнакомившись, двинули к порогу в ещё более приподнятом настроении – напряжение всех попустило до безмятежности, да только увидели хозяйку дома, Таню, «Прохор» стрельнул глазами в сторону Сашки с Вовчиком: моя! Те и не возражали: Даша и Маша их впечатлили, оставалось лишь решить в дальнейшем, с кем – Даша, а с кем – Маша. И обеим грудастеньким хохотуньям тоже, так мне показалось, приглянулись и Саня, и Вовчик.
Моё предположение о том, что комната под крышей была и просторной, и всецело Таниной, подтвердилось. Но праздничный стол был накрыт на первом этаже с привычной для того, небогатого на выбор интерьера, времени мебелью: орехового цвета сервант со стёклами-створками, из-за которых взблёскивал хрусталь, диван-раскладушка, застланный покрывалом, ковёр на всю стену в этом месте и на полу, чтоб узоров побольше – стильно по тем временам, два кресла с обеих сторон закрытой двери в комнату. Гадать – нечего и гадать: спальня родителей, точно! Накануне они уехали на майские праздники в Славянск, к родителям. Ко всему там же и сами родились. Так что уютный и просторный даже кухней (по-хозяйски обставленная со всех сторон подвесными шкафами) дом был и оставался надолго, будь на то общая заинтересованность, в нашем полном распоряжении. «Гуляй, казачка, пока свободна!». …Таня, как выяснилось сразу, и была внучкой новороссийской казачки, только я это брякни.
Сашка с Вовкой поднесли к столу то, что от нас и полагалось: водку «Экстра», вино «Тамянка» и сетку пива «Жигулёвское» – бутылок десять, если не больше. Питейный стандарт тех времён. И хотя много чего другого, креплённого, продавалось в магазинах, да именно вином мы угадали: сладкое и в голову бьёт хорошенько. Девчонки, приготовившие и выставившие на стол закуски, тоже предугадали наши вкусы: иваси под луком, грибочки маринованные, голландский сыр, колбаса «Докторская» и «Столичная», мясной салат под майонезом и, конечно же, сало с прорезью мяса, потёртое чесноком.
Первый тост – за солидарность трудящихся! …Святое! Второй за нашу прекраснейшую Родину: Союз советских социалистических республик – …и не пафос, и не формальность, так как мы и слов-то таких не знали. Дальше – выпили за родителей, а за Танинных – за то, что «свалили» на праздники – отдельно и под громкое-громкое «Ура!» и «Спасибо!». После этого – друг за друга.
Не прошло и часа, как душам захотелось чувственного и вдохновенного. Этого только и ждала моя Светка (в ту горячую пору моей романтической молодости без гитары – то не я!). На работу, в шахту, этот привезённый из ГДР, где служил, музыкальный инструмент я, естественно, не брал, но вне рабочего времени из рук её не выпускал.
– А сейчас, девочки, – торжественно и вместе с тем загадочно вздёрнув кверху две чёрные чёрточки бровей, объявила Светка, – вам, и только для вас, будет петь мой… – и неожиданно замолчала; как тут прикусила маковые губки, в задумчивости, после чего и произнесла с райским, не иначе, наслаждением: – …Мой любимый!
