«А если это так, то что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?»
Н.Заболоцкий «Некрасивая девочка».
Глава 1
В некотором царстве, в некотором государстве жила-была... я. Ну да, а что? Я, конечно, девушка скромная, и даже очень, но надо же как-то начинать! Тем более, для достоверного описания всех моих достоинств никто другой бы и не сгодился. И не потому, что их, достоинств, у меня так уж много. Ну, покладистая, добрая, люблю цветы и вкусно готовить, пою неплохо... Наверное, даже умная, во всяком случае книг прочитала куда больше, чем другие девушки моего возраста. Причём не любовные романы (у меня на них аллергия), а исторические и научные, в том числе и из университетской программы. Это потому, что библиотекарь наш, старый и бесконечно уважаемый мной гоблин Парасельс, долгое время там преподавал, пока на пенсию не вышел. Когда мне было что-то непонятно (поначалу частенько), он терпеливо и едва ли не с удовольствием объяснял и просвещал. Именно он и сделал как-то комплимент насчёт ума. «Редкая ты девка, Синтирелла, редкая! Умница и не зазнайка, не то, что мои бывшие ученики. Я б тебя сразу на второй курс записал. Да только кто ж тебя примет... Ээх!» Невозможно передать, как приятны мне были его слова. Потому что за все мои восемнадцать лет это была чуть ли не первая похвала, которой я удостоилась. Точнее, первая – от мужчины. Правда, очень пожилого и сильно подслеповатого... Откровенно говоря, я была почти уверена, что он отнёсся ко мне так благосклонно именно поэтому. У тех, чьё зрение было в порядке, я популярностью не пользовалась. Совсем. А если быть до конца честной, то начинать следовало бы именно с этого.
Итак, жила-была на свете на редкость некрасивая девушка. Да что там некрасивая – просто чудо какая страшная. Звали её (очень и очень редко) – Синтия или Сина. Но почти всегда прямо так и кричали: в детстве - «пошла вон, маленькое чудовище!!», а в юности, когда окружающие привыкли и уже не шарахались от меня в ужасе – «привет-привет, Чудовица!» По сравнению с другими прозвищами звучало почти ласково. Можно даже подумать, что это означало «чудесная красавица». Да только вот беда – на зрение я сама никогда не жаловалась и в зеркало смотрелась исправно. Не потому, что обольщалась или надеялась разглядеть хоть одну привлекательную чёрточку, а просто потому, что с детства привыкла выглядеть опрятно. А кто, как не зеркало, подскажет, не оторвалась ли ненароком пуговица, не выбился ли из-под чепца локон? Пусть я «ужас-ужас», зато никто и никогда не упрекнёт меня за неподобающий внешний вид.
Всё остальное от меня не зависело. «Природа - это страшная штука!» - говорил, глядя на меня, выпивоха дядька Гантц с соседней улицы. «Если она вздумает мстить – то всё! Ик!» - и он красноречиво чертил себе ладонью по горлу и закатывал глаза. Может, это был такой тонкий намёк, что монстрам вроде меня и жить-то на свете незачем? Не совестно, дескать, одним своим существованием честных людей пугать?!»
Мне было не совестно. Я ещё в детстве прочитала одну мудрёную книгу по философии; многого не поняла, но наткнулась на мысль, которая привела меня в восторг. «Любое проявление жизни достойно жизни, и судить о том не есть людской удел, а только лишь промысел Света. Другими словами – всякая тварь важна и для чего-то пригодна. Абсолютно бесполезного не существует и существовать не может, да не всякий то уразумеет. Ибо человек обладает ограниченным умом, а мировой Свет – бесконечным, и не нам, грешным, оспаривать его великие задумки.» Вот оно!! Я – такая же задумка высшей силы! Может, не слишком удачная, но точно для чего-то нужная! Узнать бы ещё, для чего...
После смерти моей дорогой тётушки Беруши я одна продолжила наше общее дело. Громко сказано, конечно – мы зарабатывали тем, что каждое утро пекли и продавали горячие булочки. С маком, с шоколадом, с сыром и пряными травами – ассортимент у нас был почти такой же, как и в других маленьких пекарнях на соседних улицах. Такой же – да не совсем такой. Не смотря на явную «антирекламу» в моём лице, наши булочки любили и покупали охотнее, чем у иных миловидных продавщиц. Почему? Как ни странно, именно из-за меня, а точнее, моей тяги к чтению. В одной старинной книжке по ботанике, рассохшейся и никому не нужной, я случайно обнаружила упоминание о травах, которые в те времена повсеместно использовали в качестве приправ. Сейчас о них благополучно забыли, и мне стало любопытно – будет ли с ними выпечка вкуснее, или наоборот, получится жуткая гадость? Эксперимент неожиданно удался и даже принёс нам с тётей определённую славу среди нашего круга. Кстати, вру, не только нашего, была среди постоянных клиентов и пара богатых купцов. Уж как они прознали про наши булочки, неведомо, но их слуги каждое утро исправно забегали за ними. За прилавком обычно стояла тётя, она и общалась с покупателями. Когда же её не стало, я всерьёз испугалась, что пойду по миру: люди-то предпочитали думать, что печёт тоже она, а не я, а теперь... По счастью, обошлось. Неделю после похорон я ничего не пекла и не продавала, закрылась дома и плакала. А потом со мной через дверь вежливо поговорили давешние купеческие слуги. Хозяева-де беспокоятся, соскучились по вкусненькому! Я воспряла духом и вновь приступила к работе. Правда, пришлось нанять в продавщицы соседскую девочку, соответственно, доходы несколько уменьшились, но много ли мне одной надо? На муку да продукты, по чуть-чуть откладывать на ремонт дома и покупку дров на зиму, одежда при моей аккуратности всегда служила долго... А книжками бесплатно (верней, за те же булочки) снабжал всё тот же господин Парасельс. Жить можно!
Жаль только, что моя главная заветная мечта так и не осуществится. Как ни странно, грезила я вовсе не о красивой (или хотя бы самой заурядной) внешности, а об учёбе в Королевском Университете. Ведь от родимого лица при всём желании никуда не деться, а поступить в принципе было возможно. Моих знаний, по заверению старого гоблина, для этого хватило бы с лихвой. Существовало лишь одно препятствие, но зато совершенно непреодолимое – вступительный взнос. Такой, что я со своими булочками накопила бы на него лет через пятьдесят. Смешно. В этом возрасте, чувствую, меня будут волновать совсем другие проблемы... От уплаты взноса освобождались лишь самые родовитые дворяне, а также героические личности (за какие-то свои особые, неназываемые народу заслуги), так что и с этой стороны меня ждал полный и безоговорочный облом. Интересное слово, старинное, правда, смысл от этого не меняется. Так что мечтать о Королевском Университете было делом ещё более безнадёжным, чем о хорошенькой внешности. Со своей страхолюдностью я уже давно как-то примирилась. А вот учиться хотелось по-настоящему. В нашей библиотеке непрочитанными остались две маленькие полки, их мне надолго не хватит. А что потом?!
