Я взял на себя смелость изложить некоторые факты из жизни моего друга Марселя. В первую очередь – в намять о нём, хотя надеюсь, что он здравствует и поныне, где-то в неведомом мне мире, который составляет его счастье, и уповаю на то, что после публикации книги его творчество получит ещё больший резонанс. Каждый художник ищет признания своих творений, отклика родственной ему души, я ступаю на стезю проводника к его творчеству – к его картинам, к тому, что он ценил больше всего в жизни, не мысля себя ни в каком другом ремесле. Думаю, он бы не возражал и более того – был бы мне признателен за это.
Повествование будет основываться на дневнике Марселя, наших беседах с ним, его письмах ко мне и моих к нему. Кстати о дневнике: я до сих пор пребываю в недоумении – кто является отправителем бандероли, в которой кроме дневника Марселя не было больше ни одного послания, записки или чего-нибудь похожего на объяснение. Почерк на пакете ничего мне не говорил, а мои графологические умозаключения были настолько субъективны, что я их оставлю за занавесом. В любом случае отправитель – либо мужчина, либо женщина. Кому-то было необходимо, чтобы дневник попал ко мне в руки и, зная мой род занятий, не просто попал, а был обнародован. Мои цели мне ясны, опять же, надеюсь – я всё делаю правильно.
Хочу для начала затронуть тему родителей Марселя, хотя, возможно, это ему было бы не совсем приятно, но для общего антуража событий я немного о них упомяну. Сразу оговорюсь: я с ними не был знаком и практически ничего о них не знаю. Марсель всегда уклонялся от моих расспросов о том, как ему жилось с родителями, далёкими от творчества, да и его духовного состояния вообще; предпочитающими сытный ужин книге, не говоря уже о театре или картинной галерее…
Оба они приехали из захолустных деревушек в стремлении к лучшей сытой жизни – голодные дети войны с узким мировоззрением о хлебе насущном, и кто их в этом упрекнёт? Кто хотите, но только не я.
Отец шоферил на грузовой машине: этот нелёгкий труд приносил ему двойной месячный доход рядового инженера. Это давало возможность приобрести чудо техники того времени – телевизор и откладывать на чёрный день, что привело в дальнейшем к покупке кооператива в городе, близлежащем к его родной деревне, и женитьбе на своей первой юношеской любви. Мать была маляром, поэтому Марсель говорил, что он живописец во втором поколении. Впоследствии она в поисках мужского тепла без стеснения проводила ночи с посторонними мужчинами на кровати, находившейся в полутора метрах от кровати её сына. Признание этого факта было выболтано им случайно в момент душевной слабости, причём под воздействием алкоголя, и, думаю, не раз он пожалел о сказанном, но, как говорится, из песни слова не выкинешь.
Нетрудно было представить нечаянное совокупление двух молодых людей – его будущих родителей, случайно оказавшихся вместе в момент отдыха от трудов праведных, что привело к беременности его будущей матери и в связи с этим – браку совершенно непонимающих и в конечном итоге ненужных друг другу мужчины и женщины.
Но – да здравствует случай. Он дал возможность появиться на свет Марселю, хотя, ратуя за плоды совокупления хотя бы в таком виде, после дующее отношение самого же результата любви к участникам сих перипетий контролировать невозможно. Мне казалось, что он стеснялся своих родителей, и этим вызвано его нежелание о них говорить. Но, возможно, я ошибаюсь.
Передо мной дневник Марселя – письма, разложенные в хронологическом порядке. Что-то я домыслю и перескажу от третьего лица, чтобы тебе, читатель, лучше понять персонажи, попавшие в эту книгу. Ну, что же – я приступаю.
С уважением к читателю,
друг и почитатель таланта Марселя,
ваш Вениамин К.
Голова болела, болела настолько, что я не мог ни о чём думать – боль притупляла и эту возможность. Всё бы ничего. Подумаешь – головная боль, но повязка на моей голове говорила о большем. Значит, что-то со мной произошло. Но как, где и почему? А главное, кто я? Прикосновение руки к ране на затылке было нестерпимо болезненным. Возможно, она образовалась в результате падения, а возможно… я терялся в догадках. Не было сил подняться. Слабость сковала всё тело. Сколько прошло времени, сколько я вот так пролежал без движения? Было темно на улице, и в голове моей было не менее темно. Кто я, и что я тут делаю?.. – вопросы, блуждающие в тёмных закоулках моего сознания, не получали ответа.
Кровати, стоявшие вдоль обшарпанных больничных стен, загораживали и без того узкий коридорный проход. Вениамин торопился к кабинету главврача. В регистратуре сказали, что он очень строг и принимает исключительно по расписанию. Оставалось полчаса, и Вениамин, делавший всегда всё заранее и впрок, боялся, что ему этого оставшегося времени будет недостаточно для серьёзного обстоятельного разговора, попутно думал о том, что люди, добровольно работающие в таком учреждении, изначально герои. Каждый день видеть человеческое горе и продолжать жить нормальной жизнью, строить планы на будущее… это люди особой закалки, избранные, другой касты, куда остальным дорога заказана.
Неведомо откуда выскочил санитар и со словами: «Ах, вот вы где», – буквально потащил его за собой по каким-то лестницам и коридорам, похожим на катакомбы, приведшим в патологоанатомическое отделение клиники. Откинув простыню с трупа на тележке, санитар вопросительно взглянул на Вениамина.
Наступила долговременная пауза.
Наконец санитар удосужился спросить:
– Вы его опознали?
Вениамин в недоумении отрицательно покачал головой.
– Это не он?
– Нет. А кого я должен опознать?
– По телефону вы сказали, что все приметы сходятся: вот родимое пятно на правом плече, седая прядь, наконец, татуировка на пальце… Это ваш брат или нет?
– У меня вообще нет брата.
– Так что же вы молчали? Шли за мной?
– Ну, знаете… – Вениамин развёл руками, не зная даже, что возразить в этой нелепой ситуации. – Лучше проводите меня к кабинету главврача, иначе я не успею с ним переговорить.
Когда Вениамин достиг двери заветного кабинета, главврач уже намеревался его покинуть, но, услышав о произошедшем недоразумении и узнав, к кому пришёл посетитель, пригласил его для беседы.
– Вы можете, конечно, к нему пройти, но у него посттравматическая амнезия, – предупредил он. – Возможно, ваш друг вас и не вспомнит. Он себя-то не помнит. Хотя больному нужны положительные эмоции, надеюсь, в вашем лице он их получит.
– Не сомневайтесь, доктор. Но всё же, как вы думаете, насколько быстро он сможет восстановиться? Ведь он молодой талантливый художник…
– Никто не сможет ответить на этот вопрос. Знаете, мы все находимся в зоне риска. И это не зависит от нашей собственной значимости. Его величество случай в любой момент может изменить нашу жизнь. На данный момент для него предприняты все меры лечебного воздействия. Сразу при поступлении была проведена операция на голове по удалению скоплений крови, слава богу, разрушений в тканях мозга не было. Но устранить такое последствие черепно-мозговой травмы как амнезия не представляется возможным. А амнезия вашего друга – это вариант ретроградной амнезии, при которой потеря памяти бывает кратковременной, длящейся от нескольких часов до нескольких дней, но бывает и долговременной, а это уже годы.
