Когда мне сообщили, что мой брат – невменяемый псих, который жестоко расправился со своими детьми и женой – я не поверил. Это было невозможно, казалось мне. Я знал его с пелёнок – никто в мире не разбирался в нём лучше меня. Он точно не мог никого убить! Он по жизни ни с кем не дрался – рука у него не поднималась, даже когда его травили в школе. Мы поддерживали с ним хорошие отношения, я часто ездил к нему в гости, в его, недавно купленный, коттедж прямо у соснового бора. Последний раз я навещал его примерно за две недели до событий. Мы, как водится, выпили по пиву и разговорились. Ручаюсь – мой брат был адекватен, никаких отклонений в его поведении, никакой агрессии, раздражительности, никакой перемены в отношениях между членами семьи я не заметил. Мне показалось, что всё было абсолютно нормально.
Тем не менее, ночью с 16 на 17 августа он отвёл сына, дочь и жену в злополучный сосновый бор, где и убил. Не просто убил – проявил особую жестокость, изуродовав тела. После расправы он, как ни в чем не бывало, направился домой, даже не удосужившись спрятать убитых – оставил тела как есть, на поляне. Мёртвых нашли спустя неделю гулявшие по бору подростки, и каков был их шок! Гнилостный запах наверняка еще долго не выйдет из их головы. Некоторые части трупов уже успели растащить животные. Судмедэкспертам пришлось опознавать убитых по зубам. Личности были установлены. Никаких заявлений об их пропаже не поступало, хотя тела лежали в лесу целую неделю, что показалось странным – не значило ли это, что муж и совершил эту дикость? Сразу же в коттедж моего брата нагрянула полиция. Они застали его измождённым, истощавшим и потерявшим рассудок. Он не ходил в магазин, все запасы продуктов закончились и он ослабел от голода. Как только полицейские вломились внутрь – он в истерике бросился на них с ножом, но быстро был скручен, не успел причинить вреда.
Врачи признали его невменяемым. Я просто не верил своим ушам. Как сказал психиатр – при шизофрении убийства могут быть ничем не мотивированны, такие поступки всегда трудно предсказать, они импульсивны и связаны с галлюцинаторно-бредовыми переживаниями. Так же врачи говорили, что кроме всего прочего у моего брата обнаружена паническая боязнь деревьев – он всеми силами пытался избегать их, пришлось даже перевести его в палату, у окна которой ничего не росло. Словно это было триггером посттравматического стрессового расстройства. У своего коттеджа, кстати говоря, он срубил всё что только можно, не оставил ни единого деревца. Он точно тронулся.
С братом удалось встретиться только через полмесяца, когда лечащий врач дал разрешение на свидание. Было довольно жутко сидеть напротив него, своего родного брата, и осознавать, что это уже совсем не тот человек, которого знал. От былой личности словно ничего не осталось. Выглядел он холодным и отстранённым. По поводу совершённого убийства не раскаивался, толкового объяснения своему поступку дать не мог.
Себя считал он абсолютно здоровым. В отделении, со слов врача, он был вял, не следил за своей внешностью, много времени проводил в постели, плохо спал. Когда темы для разговора (если это вообще можно было назвать разговором) иссякли и сотрудник отделения стал уводить его в палату, то брат пристально заглянул мне в глаза и шёпотом, чтобы его не услышали другие, сказал: «Саня… Дневник в чайнике…». И на этом всё.
Я не сразу понял что он имел ввиду, да и вообще следовало ли придавать значение словам невменяемого? Однако что-то подсказывало мне, что это было нечто важное. Брат не мог съехать с катушек на ровном месте. «Дневник в чайнике». Брат спрятал свой личный дневник в чайнике дома? Я подумал, что если наведаюсь в его дом, то ничего не потеряю. А если обнаружу личный дневник, то смогу понять что царило у него на уме, и покажу записи лечащему врачу, что наверняка позволит облегчить лечение. Ключ у меня был – брат дал мне его ещё задолго до всего этого, чтобы я мог, в случае чего, перекантоваться у него. «Двери моего дома всегда открыты для тебя», говорил он.
На следующий день, сразу после работы, я направился к его коттеджу. Дом стоял на отшибе, в уединённом месте. До леса рукой подать. Был пасмурный сентябрьский вечер, холодно и темно, что придавало заброшенному дому и могучему сосновому бору особенную атмосферу. Какие страшные вещи здесь происходили… Деревья действительно были спилены. Осмотрев фасад, я заметил, что одно из окон разбито – наверняка в «дом маньяка» успела наведаться вся местная детвора. Я зашёл внутрь, света не было – отрезали за неуплату. Пришлось включать фонарик на мобильном, а батарея уже садилась – целый день как-никак отработал телефон.
Луч фонаря вырвал из мрака следы обуви, сигарные бычки, пивные бутылки. Дело рук «туристов». Надо было что-то предпринять, ведь дом могли обнести. Наверняка уже обнесли! Побродил по всем комнатам, оценил масштабы беспорядка, потом заглянул на кухню. Стол был покрыт толстым слоем пыли, чайник, кажется, никто еще трогать не додумывался. Я сунул руку в чайник. Нащупал толстую тетрадь. Полистал – действительно дневник. Значит брат припрятал его для меня? Что сказать – оригинально припрятал.
Атмосфера пустого дома давила на психику, кроме того телефон пищал, давая знать, что вот-вот разрядится, поэтому я вышел наружу, закрыв за собой дверь, сел в машину и принялся читать, включив внутренний свет.
Первые страницы дневника описывали жизнь брата ещё за полтора года до убийства семьи. Обычная бытовуха, иногда встречались философские измышления. Ничего примечательного. История о том, как в конце зимы этого года он переехал в этот коттедж – большой праздник для всей его семьи. История, как отмечал новоселье, на котором был и я. Как катался на лыжах по лесу. Куча мелких заметок. Однако вскоре я стал натыкаться на странные заметки, довольно любопытные. Поначалу я им не придавал значения, но потом от тихого ужаса по спине пробежался холодок.
«<…> (18 июня) Как наступили летние каникулы – дети маятся от безделья. Неоднократно замечал, как сын Игорёк уходит гулять в бор. Настенька боится ходить в лес, потому что там между деревьев висят паутины с огромными лесными пауками, а Игорь постоянно туда бегает, ему пауки нипочём. Сказал ему, чтобы далеко только не заходил, не дай бог заблудится ещё. <…>
<…> (27 июня) Игорь очень часто ходит в лес, словно там мёдом намазано. Проследить бы что он там творит. <…>»
Эти записи перемежаются с невзрачными заметками. Я покажу лишь те, что имеют важность.
«9 августа. <…> В последние деньки Игорь стал очень молчаливым и замкнутым. Перестал гулять, целыми днями сидит дома. Мне это показалось подозрительным и я решил поговорить, не случилось ли чего? Он сказал, что всё у него нормально, но было видно, что это далеко не так. Выпытать у него ничего мне не удалось. Когда я готовился спать, в комнату неуверенно зашла Настёна и рассказала, что Игорь ходил глубоко в лес, где встретил нечто, что его очень сильно напугало. «Кто-то очень страшный» <…>
