Кому – воскресное утро, а кому – тяжкие труды…
Так заведено, что в воскресный и в праздничный день семейство нужно баловать. Если в будни – щи да каша с ветчиной или с толченым салом, то в праздничек изволь выставить на стол пироги, если, конечно, ты не какая-нибудь безрукая.
Исключительно заботясь о том, чтобы выглядеть не хуже прочих слободских женок, Наталья с раннего утра затеяла печь подовые пироги с бараниной. А могла и не спешить – муженек посапывал, похрапывал, постанывал за крашенинной занавеской, отделявшей супружеское ложе. Муженек накануне был у кого-то в гостях, перебрал, еле дошел до дому, и были основания полагать, что лишь ближе к обеду он начнет понемногу обретать человеческий образ.
Все бабы так делали – как хлебы печь, так сразу после них пироги в печь сажали. Хлебенное тесто ставят с вечера, утром только размеси, пока печь топится, ковриг налепи, крестов на них ножом наставь – да и возись себе с пирогами, пока хлебы не поспеют.
Тесто Наталья завела из четырех лопаток хорошей, крупитчатой муки. Растопила две гривенки говяжьего сала, вылила в горячую воду и туда же – муку, старательно размешала, вбила десяток яиц. Пироги получались дорогие, да сытные, и как им сытными не быть, если их, уже испекши, ставишь в латку с жиром и возвращаешь в печь, чтобы на вольном духу они еще подошли?
Стенька просыпаться не собирался, а коли бы и собрался – уж Наталья знала, что ему, непутевому, ответить.
Для женщины, на которой весь дом и все хозяйство, вышивание да искусная стряпня – вроде развлечения, сидишь ведь, пальчиками шевелишь и красиво получается! Потому лепила Наталья пироги неспешно, красиво защипывая. Делала поменьше, чем следовало бы. Правильный пирог, четырех вершков в длину да двух – в ширину весит фунт, а у нее не так много баранины было припасено, не рассчитала, и красивее было бы подать на стол побольше маленьких пирожков, чем всего пять-шесть правильных. Тем более что была у нее еще одна тайная мыслишка.
Стеньку за крашенинной занавеской вкусный запах еще не тревожил. Наталья пекла не в домашней печи, а в огородной. По государеву указу летом в домах огонь разводить возбранялось, и почти все имели либо особо устроенные поварни-пристройки, либо печи, наполовину врытые в землю где-нибудь на огороде, причем в заветренном месте.
Пожелав ненаглядному проспать до обеда, а лучше бы до ужина, встала Наталья от стола, где занималась тонкой своей работой, смазала пироги квасом и поставила их на расстойку. Потом выбежала из дому, вытянула из печи горячую ковригу, потыкала в нее лучиной. Вроде коврига пропеклась. Тогда Наталья вынула все четыре, принесла их домой и положила отдыхать на столе под полотенцем, а пироги поместила в печь и осталась хозяйничать на дворе – собрать свежие яички, покормить кур, обиходить с раннего утра подоенную корову Пеструху. Корова выглядела понурой, и Наталья не стала выгонять ее спозаранку в слободское стадо. Потом она вынесла миску тюри псу, плеснула в плошку молока для кота, села на лавку и задумалась.
Недавно ей рассказали, как по-настоящему готовят котлому, и Наталья соображала: мука в хозяйстве есть, патока – дело недорогое, но десять гривенок коровьего масла и два с половиной десятка яиц – это уже много! И печево получается не плотное, не сытное, а легкое, с воздушными прослойками, мужика таким не накормишь, а бабе полакомиться – в самый раз.
А то еще можно завести подовый пирог с сахаром, но для него требуется сорочинское белое пшено и тоже неимоверное количество яиц… И на пирог с сыром… Да что за притча такая – что ни затей испечь, все яйца да яйца!
Пока пироги на огороде в печи доходили, Наталья высыпала на доску пол-лопатки муки, вбила три яйца и стала готовить впрок лапшу. Лапша – такое дело, что хранится. Ну как удастся дешево зайца купить – а она уже и есть!
Тонко раскатав лапшу и оставив на столе, чтобы заветрилась, Наталья пошла на огород и стала вытаскивать пироги. Они были удивительно хороши собой – ровненькие, с румяной блестящей корочкой, один в один! Принеся их в дом и разложив на столе, она покосилась на занавеску – переводить ли такое добро на беспутного мужа? Пироги вышли на изумление, и если ни перед кем такими не похвалиться – душа болеть будет.
Заглянув за крашенину и убедившись, что муж просыпаться не собирается, Наталья взяла ветхую холстинку, увязала в узелок четыре самых красивых пирога, надела красивую синюю однорядку и выскользнула из дому, и побежала огородами к любимой подружке – стрелецкой женке Домне Патрикеевой.
На полдороге они и встретились – Наталья с Домной. И обе взволновались – не приключилось ли беды?
– А я к тебе! – чуть ли не хором воскликнули они.
– А что стряслось?
– А у тебя что стряслось?
– А что с утра бежишь, как ошпаренная?
– А ты что бежишь?
– А я к тебе!
– Так и я к тебе!
И подружки одновременно предъявили почти одинаковые узелки.
– Пироги с сыром у меня удались! – похвасталась Домна. – Возьми к завтраку.
– Так и у меня пироги! С баранинкой! Тебе же и несу!
Подружки рассмеялись.
И чем больше смеялись, тем смешнее и приятнее им делалось. А чего ж неприятного? Стоят солнечным, уже почти летним утром на тропинке, среди молодых, еще не в полную меру лист выгнавших лопухов и разудалых солнечных одуванчиков, две молодые и миловидные бабы, радуются тому, какие они славные хозяйки и верные подружки, – плохо, что ли?
И разом они хохот свой прекратили.
– Что это там у Морковых за галдеж? – спросила Домна. – С утра-то пораньше!
– А сбегаем, поглядим! Может, дед у них?…
Морковскому деду было столько лет, что он в Смутные времена ратником служил и поляков из Москвы изгонял. Теперь же жил на покое, но доставлял немало хлопот – мог уйти в церковь и заблудиться, а искали всей слободой и находили довольно далеко от дома, как-то к самой Яузе забрел. Если бы он и отдал Богу душу, ничего удивительного бы в том не было.
И надо же – пока Наталья возилась по хозяйству, шумела и гремела, муженек не просыпался. А как надумала добежать с гостинцем до подружки, а потом с ней вместе – до Морковых, тут его словно черт пощекотал.
Продрать глаза с ходу не получилось. Стенька пробурчал как бы сквозь сон «о-хо-хо…» в надежде привлечь к себе внимание. Но некому было ядовито осведомиться о здоровьице. Он закряхтел погромче – и с тем же успехом.
Когда Стенька окончательно осознал, что жена куда-то увеялась и поднести рассольцу прямо к постели некому, Наталья, услышав диковинную новость, уже торопилась домой. С Домной она рассталась там же, где и встретилась, и, заранее костеря своего непутевого, побежала к родному крылечку.
– Стой! – крикнула Домна. – Пирогами-то не поменялись!
