ТонНика - Кровные узы

– Ооооо… я помню это как сейчас!.. мир был такой большой… и очень яркий! Цвета в нем… как будто новые, только что покрасили. И все было… ну, какое-то концентрированное. Это с возрастом мир приедается и блекнет, а по-первости – сахар очень сладкий, море очень соленое, мама очень добрая, ночь очень темная… А прабабка Агафья… Она другая была. Всегда. Не то, чтобы прям страшная…. Хотя, я боялся ее до усрачки. Нет, она была какая-то жутко таинственная и не из нашего мира. Нас буквально притягивало к ней, всю детвору в округе. А взрослые не могли пройти мимо ее дома, не перекрестившись и не плюнув через левое плечо. У нее не было атрибутов ведьминского ремесла, как это в глупых фильмах показывают. Никаких костей, черепов, высушенных тыкв, магических бус и прочей ерунды. Она всегда одевалась очень строго, носила на голове черный платок, из-под которого редко выбивались абсолютно белые от седины пряди. Прямо как у меня теперь!

Старик провел морщинистой, почти иссохшей рукой по своей белой как лунь голове.

– Мама уже тогда говорила, что ей почти сто лет, но никто не знал наверняка какого она года, потому что прабабку подкинули младенцем моим пра-пра родственникам на крыльцо еще задолго до начала кровавого ХХ века. Она была завернута в черную простыню.

По аудитории юных слушателей, внимающих старику с широко открытыми ртами, прокатился тихий стон. Девочки прикрыли распахнутые ротики руками, округлив глаза до невероятных размеров. Семейный вечер встречи с дедушкой напоминал сцену из мультфильма «Моана», в которой милая старушка довела подрастающее поколение своими историями до обморочного состояния.

– По правде, мы все боялись ее. Хотя она ничего плохого не делала, никогда не ругалась на нас, детей, у ее дома всегда была куча животных, которых она подкармливала, и, обязательно, черные коты и собаки. Вот как наш Мурзик.

Дед погладил свернувшегося клубочком у него на коленях черного бесхвостого кота.

– Дедушка, откуда ты знаешь, что это Мурзик? Ты же слепой! У нас же три кота, может это Вася!

– Я всегда его узнаю. Мы слишком много с ним вместе пережили.

– Это когда ты потерял зрение?

– А почему у Мурзика нет хвоста?

Вопросы сыпались со всех сторон как дождевые капли на иссохшую землю после засухи.

– Погодите-погодите, я все расскажу! Все по порядку! Всему свое время! Имейте терпение, дети!

Шум постепенно стих, уступая место размеренной стариковской речи.

– Так вот, прабабка. Она никогда никому не гадала, не занималась приворотами и прочими колдовскими делами, но все знали, что она ведьма. И один раз мы с пацанами убедились в этом воочию! В тот год лето было изнуряюще жарким, сухим, огненно-опасным. То и дело горели леса, выгоняя на нашу деревню толпы диких обездомленных животных. Да, дети, тогда это была деревня, и у нас было в ней два больших дома, по эту сторону жили мы с родителями, по ту – прабабка. В тот год весь урожай погорел, даже яблоки и сливы посохли, ничего не уродилось. Дон обнажил свое днище, мы могли ходить вброд с нашего берега на тот и обратно! Да-да, было дело… Как-то ночью мы с братом Витькой пошли ловить рыбу на мели – сбежали из дома, а родители и не заметили. Все дети норовят сбежать из отчего дома, хоть на время – что-греха-то таить!

Старик погрозил костлявым пальцем своим слушателям, заставив их поежиться.

– И мы были такие же – глупые и безответственные, все приключения на свою задницу искали. Так вот, с рыбалки мы возвращались уже на рассвете, ничего так и не поймав – рыба ушла на дно, она ведь не дура, чтоб лезть на мель при засухе… Мы сразу увидели прабабку. Она стояла на перекрестке, том что на въезде в село. Вся в черном, голова низко опущена. Казалось, она просто стоит. Но на нее даже смотреть было страшно, не то что приблизиться. Мы замерли на полпути и укрылись в кустах, полагая их какой-никакой защитой. Ее рот шевелился, она говорила что-то. Поначалу не было ничего слышно, но постепенно мы стали различать странные, совершенно непонятные слова, которые прабабка выкрикивала все громче и громче. От них мороз шел по коже, хотя было жарко уже на рассвете – земля не успевала остыть за ночь. В руках ее была палка – обычная ветвь старой яблони, с которой она всегда выходила из дома, хотя и не хромала. Так вот, той палкой она постукивала оземь и поворачивалась к каждой дороге, сходящейся в перекрестке.

Дети непроизвольно повернули головы к дверям: в углу стояла высокая узловатая, почерневшая от старости палка, без которой дед давно уже не выходил на улицу.

– И тут я понял, что на небе собираются тучи. Они летели со всех сторон, стремительно, как будто их позвал хозяин. Вокруг прабабки воздух превратился в вихри, казалось, она меняет пространство на перекрестке, и уже не стоит на нем, а зависла в воздухе, удерживаемая потоками звенящего воздуха. Она достала из-под черной бесформенной накидки свою костлявую, сморщенную как у мумии руку, и повернула ее ладонью вверх. И с неба, прямо ей в ладонь, упали дождевые капли. Я буквально почувствовал как они звонко рассыпались каскадом мелких брызг. И вдруг… ее рука перестала быть сморщенной и костлявой. Она как будто напиталась этими каплями, обрела тонкую белую кожу и изящные формы. Дождинки опускались на перекресток все чаще и чаще, но вокруг дождя не было, мы замерли в своем укрытии, и рядом с нами не опустилось ни капли. Порыв ветра сорвал с прабабки черный платок и накидку, разметал по ее плечам совершенно не седые, а огненно-рыжие волосы – у меня, кстати, точно такие же были по молодости… и вроде не бабка она уже вовсе, а молодая и до чертиков красивая женщина… Мы заорали от ужаса, а Агафья подняла на нас свои зеленые как у Мурзика глаза и указала в нашу сторону своей палкой. И в ту же минуту на нас обрушились потоки дождевой воды. Мы выскочили из своего укрытия и припустили в сторону дома что есть мочи, с дикими криками, а дождь не отставал от нас ни на шаг.