Сергей Протасов - Крылья для одиночек. Книга о людях, какими я их люблю

Крылья для одиночек. Книга о людях, какими я их люблю
Название: Крылья для одиночек. Книга о людях, какими я их люблю
Автор:
Жанры: Современная русская литература | Стихи и поэзия
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: Не установлен
О чем книга "Крылья для одиночек. Книга о людях, какими я их люблю"

Эта книга о людях, какими я их люблю.О золоте мимолетных чувств и душевной ржавчине, о силе, которая живет в самых слабых плечах, и отчаянии, которое нередко посещает гигантов.О полёте и падении.О мозолях и шрамах.О любви и о тяжести её крыльев.О том, что мы не свет и не тьма. Мы – цвета и оттенки.Эта книга о том, чтобы не судить.Эта книга – место для встреч и прощаний, улыбок и слёз, стихов и прозы. Каждый из вас мог бы написать её сам.Потому что каждый – такая книга.

Бесплатно читать онлайн Крылья для одиночек. Книга о людях, какими я их люблю


© Сергей Борисович Протасов, 2018


ISBN 978-5-4493-5176-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Кораблик чудаков

Крыло первое

«Наверное, в поездках смысла нет…»

Наверное, в поездках смысла нет,
Когда понятна общая картина —
В конце концов единственный билет
До станции «Кладбищенская глина»
Нам выдан в кассе равнодушных звёзд,
И в точку уходя мало-помалу,
Вагончик-жизнь, куда бы нас ни вёз,
В итоге, к одному придёт вокзалу…
Но похотью к походам мы грешим —
И мечемся по глобусу как бесы,
Хотя, – что Акапулько, что Ишим —
Лишь задники одной и той же пьесы.
Не сетуя на трудности пути
Между рассветом и вороньим граем,
Мы как бы в даль пытаемся расти
И в карты с ней как с шулером играем.
Нам исповедь попутчика близка
Под пьяный храп с откинутого ложа,
Пока в окошке прежняя тоска
Растает как шагреневая кожа.
И, папироску горькую паля,
Мы тонем в небылицах незнакомца,
Как тонут в пролетающих полях
Остатки догорающего солнца.
Мы тонем – в этих низких небесах
Деревнях. Полигонах и погостах.
Руинах лагерей. Святых местах.
В безвременье начала девяностых.
Из отворенных вен течёт портвейн.
Взрываются мосты. Мелькают лица.
И мы – отребье голубых кровей —
Никак не можем всласть наговориться
Мы едем! Да! В далёкие края!
Мы меркнем. Мы теряемся из вида,
Где синие вонзились якоря
В тюремные наколки инвалида.
Где, освещённый чахлым огоньком
Фонарика. А может, идеалом?
Мальчишка от родителей тайком
Читает «Спартака» под одеялом.
Где можно и дружить, и драться всласть
Где первые стихи – ножом по парте…
Который век, рыдая и смеясь
Я еду в том раздолбанном плацкарте
Где все мои – скандалят и поют —
Ожившие для праздника и горя.
Мы едем вместе. Кажется, на юг
Где в первый раз – опять – увидим море.

«Коридор был похож на флейту…»

Коридор был похож на флейту
В нем сквозняк выдувал гавот
И я падал в него, как в Лету
Вытекающую из нот
Как мелодия эта льётся
По пути из двери в окно!
Если б здесь поселился Моцарт
Он бы спился давным-давно
Тут тебе ни балов за полночь
Ни восторгов со всех сторон
Лишь сосед – Леонид Ароныч
И трофейный аккордеон
На футляре – с цветком наклейка
И когда он играл с плеча
То ему подпевала флейта
Коммуналки на Ильича
Крупным жемчугом, мелким бесом
Гопотой голубых кровей…
И стучал ему в такт протезом
Репрессированный еврей
Он терзал этот мир искусством
Он показывал кукиш тьме
Он врагов побеждал под Курском
Хавал пайку на Колыме
Он фальшивил не о фашизме
И меха не за правду рвал
Он летел по дороге жизни
Убивался и убивал
Он смеялся, рыдал, пророчил
В три аккорда и в душу мать
Он такое во мне ворочал —
Вам, не слышавшим, не понять…
Эта музыка не прервётся
В коммунальной душе моей…
Если жил в ней когда-то Моцарт
Он, наверное, был еврей

«Мне снился ангел – молодой и сильный…»

Мне снился ангел – молодой и сильный
Бесчувственный как ржавая броня
И взгляд его – безжалостный и синий
Торчал как финка в сердце у меня
Он был к беде, как зеркала осколок
Он был к стихам – как полная луна
Он видел мир, как пьяный Джексон Поллок —
Весь в пятнах света, крови и вина
Мне снился ангел, потерявший крылья
Пропивший нимб в портовых кабаках
Голубоглазый, молодой и сильный,
Качающий планету на руках
Он был беспечным, но жестоким не был
Умел гореть в непроходимой мгле
Мне снился ангел, позабывший небо
За то, что больше жизни – на земле
Мне снился ангел – врун и недотрога
Герой, повеса, праведник, злодей
Мне снился ангел, позабывший Бога
И, как в богов, поверивший в людей

«По черным мостовым и белоснежным тропам…»

По черным мостовым и белоснежным тропам
По водам рек и дней, по воздуху строки
Я многого достиг и многое прохлопал
Пока искал мотив и рифмы торопил
Но в этой суете я нёс свои вериги
Как ветерок колье из мыльных пузырей
Я не познал позор и не прослыл великим
Был братом для бродяг и быдлом для царей
Я вёл себя как в ноль зачуханный алхимик
Но в тиглях кипятил слова, а не металл
И лучшие стихи я называл плохими
Чтоб небо не гневить, пока я в них летал
Бездельник, рукосуй, кургузый птеродактиль
Разносчик пошлых вирш,
взбиватель грязных пен
Под свой ямщицкий ямб
и анапест, и дактиль
Я ткал тебе шелка из оголённых вен
Да, я из малых сих, но, вызывая жалость
Я вызываю Свет и отвергаю тьму
И хоть я не воздвиг, пока я отражаюсь
В спасительных глазах, я – памятник Ему

«Страсть вспыхивала, била током…»

Страсть вспыхивала, била током
Заманивала в миражи
Он был игрушечным пророком
Вещал над пропастью во ржи
Грозил, что в радости, в печали
Реки, при переходе вброд
Нас унесёт поток случайный
В немыслимый водоворот
Она – совсем иная сущность —
Проста, смешлива и легка —
Она брала глубинной сутью
Как жизнь, как Моцарт, как река
Она была как это поле
А он понять никак не мог
Что в мире неба, ржи и воли
Смешны и пропасть, и пророк
А не смешны лишь только тайны
Её любви, её забот
Её волос поток случайный
Её зрачков водоворот

«Темнело, мы бродили у реки…»

Темнело, мы бродили у реки
У синих гор в нетрезвом карауле
И воздух протыкали светляки
Как золотые медленные пули
Мы пили молча, ум остановив
Уйдя как в омут в сон до половины
Ведь шелест мыслей, как и шелест ив
Мог стать в горах причиной для лавины
Мы будто выходили за порог
Всей этой обречённости осенней
И нам шептал беспечный ветерок
Несбыточные сказки о спасенье
Мы шли. Мы пили. Мы смотрели вверх
На облаков редеющие грозди
И ледники не поднимали век
И острых звёзд поблескивали гвозди
И первым снегом листья обожглись
И ветерок подрос до слова «ветер»…
Всю эту ночь и следующую жизнь
Мы шли. Мы были счастливы на свете

«Как строчки сдвигает брови…»

Как строчки сдвигает брови
Нетрезвый Артюр Рембо
Стихи проступают кровью
На тонких губах его
Он бредит, он бродит в небе
Не трогай его, не зли
Под грешный его молебен
Качается шар земли
Смотри, как он кружит сладко
Как крыльям кричит: «Гони!»
И жёлтая лихорадка
Мерцает над ним как нимб
Он кем-то, наверно, послан
Как птица на край небес —
Разжалованный апостол
Распятый за правду бес
Он трусость крушúт стихами
Верней Иерихонских труб…
И рифма как кровь стекает
На сердце – с разбитых губ

«Когда ты вдруг покончишь с чистотой…»

Когда ты вдруг покончишь с чистотой
Как суждено, в начале средней школы
Когда чужие мысли на постой
Придут на ум под видом правды голой
Когда сомненья станут добивать
Твою любовь как загнанного зайца
И простоты сиятельную стать
Затмит собой сутулое всезнайство
Тогда остановись и посмотри
На звезды, проплывающие мимо
И согласись, что у тебя внутри
Нет ничего, помимо слёз и дыма
И сделай шаг туда, где нет ещё
Ни суеты, ни умников, ни чести
Где бесполезны слава и расчёт
Где места нет для ревности и мести
И – в памяти – шагни туда, где тишь
И радуга. Где ты так мал, и тонок
И потому всесилен. И летишь
На свет души, которая – ребёнок

«…и ты летишь. Сквозь это лето. Зной…»

…и ты летишь. Сквозь это лето. Зной
Над водами. Сквозь гомон тесных улиц

С этой книгой читают
История о взаимоотношениях с окружающим миром талантливого мальчика, страстно увлеченного литературой. Ситуация, в которую он попал, оказала сильное влияние на его характер, всю дальнейшую жизнь и судьбу.
«Красота – страшная сила, и про это рассказ Найденова. Известно, как воздействовала красота скульптур усыпальницы Медичи, сработанных Микеланджело: посетители забывали час и день, в которые они сюда пришли, и откуда приехали, забывали время суток… Молодая пара осматривает Константинополь, в параллель читая странички из найденного дневника. Происходит и встреча с автором дневника. Он обрел новую красоту и обрел свое новое сумасшествие. На мой взгл
Детские, ностальгические истории, произошедшие с автором в далёком леспромхозном посёлке в семидесятых годах прошлого века.
«Свет Боннара» – условная величина, не поддающаяся анализу, расщеплению, постижению. Так называется сборник эссе и новелл Каринэ Арутюновой, объединенных «воспоминанием о невозможном», извечным стремлением к тому, что всегда за линией горизонта, брезжит и влечет за собой. Попытка определения в системе координат (время плюс пространство), постижение формулы движения и меры красоты в видимом, слышимом, воображаемом.Часть текста ранее была опубликов
В настоящую книгу вошли стихи, в основном посвященные любовной лирике, взаимоотношениям между мужчиной и женщиной. Из отзывов читателей: – «Такое уютное, хоть и немного грустное, произведение. Пахнет дождём, крепким кофе и любимым человеком» – «Искренние и трогательные стихи» – «Не первый раз возвращаюсь к этому стихотворению. Удивительный повтор, передающий настроение, удачная финальная строка. А в целом… в стихотворении сказано больше, чем напи
Глаза времени… Да, у времени есть глаза. А что, не знали? Да мало кто знает. А они есть. Нет, конечно, глаза времени увидеть – удача редкая. Время, оно осторожное, оно пугливое, время, оно свои глаза прячет и никому не показывает.
В книге освещены вопросы истории Молькеевского края, её населённых пунктов, в частности Старых Курбашей. Во второй части рассказывается о представителях династии Маловых.
В книге представлена автобиографическая трилогия классика татарской литературы, лауреата Государственной премии Республики Татарстан имени Г. Тукая Мирсая Амира, которая состоит из трёх повестей: «Когда мы были маленькими», «Когда подросли», «Казань». Трилогия охватывает период жизни автора с 1914 по 1928 год. Третья часть осталась незавершённой. В приложениях даётся послесловие автора к первой книге, глава, не вошедшая в первую книгу трилогии, и