А может, сделать так? Позвонить ему, сказать:
– Выгляни в окно. Видишь, вон там, под деревом, стоит босая женщина с ребенком? Это мы с Варей к тебе пришли.
Пока он будет вглядываться, подойти поближе с другой стороны окна и выстрелить.
Или не выстрелить. Перезвонить и сказать: «Не переживай, мы дома». И лечь спать.
Какие странные мысли лезут в голову… А был бы пистолет, может, и жизнь стала бы веселей?
Лена пошевелила затекшими от долгого сидения плечами и наклонилась, чтобы поднять завалившуюся бумажку из-под батареи. Вот, она, эта фотография, которую она так хотела порвать. Как хорошо, что она вчера ее не нашла. Вчера? Или это было позавчера?
Лена посмотрела на прогнувшуюся от тепла батареи фотографию и несколько раз больно стукнула костяшками пальцев одной руки об другую. Не помогает… Ладно, иногда очень полезно поплакать, чтобы внутри рассосалась застоявшаяся, тянущая боль.
Она расправила фотографию. Вот и вся наша история. Все, что было с тобой, и есть моя жизнь.
Я не умею без тебя жить. Когда-то я ведь жила без тебя. Но я этого не помню. Пока еще ты везде, во всем – в каждой минуте прошлого, в боли настоящего. Но надо, наконец, понять, что теперь все будет без тебя.
Лена попыталась сосредоточиться на работе, открыла начатую вчера статью об известном актере. Минут пять она внимательно читала то, что сама написала, и ничего не могла понять. Все слова понятны, а в предложения не связываются. Она закрыла файл и стала смотреть, как на старинной заставке, которую так любит Варька, полетела сова, зажегся и погас свет в окне таинственного дома. Надо менять старый компьютер. И жизнь. Кажется, жизнь уже поменялась сама.
Лучше бы он помер, что ли… Хотя нет. Всю оставшуюся жизнь просидеть на кладбище – не самая веселая перспектива.
Как бы узнать про тех девчонок? Ведь если это правда – ей станет легче. Как сказала соседка? «Малолетки, одеты плохо, слова растягивают, ничего не поймешь. У одной в носу вот такая штука, а у другой – около пупка, и штаны, главное, спустила по самое это самое…» Конечно, блестящее колечко, протыкающее живую плоть, должно манить и притягивать взгляд. Цель – чтобы у смотрящего возникло чувство боли и неловкости. Хороший повод для знакомства.
Но уж лучше две маленькие глупые провинциалки с пирсингом, чем…
Лена, которая не может понять: а) что она только что написала, б) как унять слезы и нервную дрожь, и в) где найти силы, чтобы завтра утром улыбнуться дочке, – это я. Лена Воскобойникова, журналистка, Варина мама, несостоявшаяся жена Александра Виноградова.
Мне надо писать статью, я уже получила за нее аванс. А у меня в голове – одна-единственная фраза. Она крутится и крутится, и мучает меня уже не первый час.
«Переведите ее на все известные вам языки, – советуют психологи, – и она перестанет тешить ваше измученное сознание и уйдет. Если не знаете языков, постарайтесь переделать ее, сказать задом наперед, добавить в нее слов». Я пытаюсь:
Я знаю – он ушел из-за нее.
Он из-за нее ушел от нас с Варей.
Он ушел из-за нее, ради этой проклятой…
Не помогает. Но надо договорить, чтобы не сойти с ума.
Он ушел от нас ради своей сычовской свободы. Он одиночка. Он сыч. Он вечный холостяк, не приспособленный к семейной жизни. Мне так легче думать.
Я не сразу поняла, что тихий урчащий звук – это звонок сотового телефона в режиме «тишина». Лежа на куче бумаг на столе, он дрожал, издавая настойчивое «бр-р-р-бр-р-р». Я глянула на обычный телефон, стоящий на полу. Конечно, я же отключила звук сразу у всех телефонов в доме, чтобы в кои веки раз уснувшая в девять вечера Варька не проснулась от случайного звонка. В нашей крохотной квартире любой телефон окажется близко к спящему.
А ведь еще три дня назад мы вместе с Сашей выбирали мебель для нашей будущей квартиры. Правда, ничего не купили, но внимательно рассматривали инкрустированных жирафов для прихожей и образцы фигурного паркета с коронами из темного тика, с затейливыми геометрическими узорами из мореного дуба, по которым так весело прыгать маленькими ножками детям.
Мне всегда хотелось жить в большой светлой квартире с окнами на восток, юг и запад – чтобы солнце весь день передвигалось из комнаты в комнату. И много лет я мечтала жить с Вариным папой. Не встречаться, не трепетать от встречи к встрече, не плакать одинокими вечерами, а варить ему бульон и гречневую кашу, наливать утром кофе без сахара, а вечером сидеть рядом на диване, думать зимой о совместных планах на лето… Иными словами – жить вместе. Но когда неожиданно прошлой осенью эти две мечты встретились и стали осуществляться со скоростью шквального ветра, то я даже отказывалась верить. Так не бывает.
Всем было очевидно – он не собирался со мной жить. Только я отметала все доводы разума, пыталась повторить подвиг отчаянной девушки Сольвейг, прождавшей суженого семьдесят лет, и не верила, что это давно решенный вопрос. Иногда, в минуты растерянности, я думала – вот встречу однажды хорошего умного человека, у которого хватит мудрости оценить мой неженский ум и терпеть нелегкий характер, хватит смелости и денег, чтобы сделать мне предложение, и еще хватит много чего другого, чтобы я это предложение приняла. Я встречу такого человека, и история с Вариным папой будет закончена. Наконец! Или не встречу.
Телефон полежал тихо и опять задрожал в режиме «тишина», издавая настойчивый звук. Я покосилась на урчащую трубку и, увидев, что звонит подружка Неля, со вздохом ответила:
– Да.
– Не отрываю, Ленусь? Я на два слова. Я узнала, это точно. Их две. И знаешь, что?
– Да-да, Нель… Я слушаю… – Лучше бы я не поднимала трубки. Удивительно, даже милая Неля – с тем же самым…
– Лен, две даже лучше!
– Чем?! Ты имеешь в виду, что это точно не любовь?
– Ленусь, ты что… Я говорю, две учительницы в первом классе вместо одной – это лучше. Не будет такого влияния, субъективности и вообще… А какую любовь ты имела в виду?
Я потерла тикающий висок.
– Нель, ты прости, я сейчас не могу говорить. Надо срочно заканчивать статью, завтра сдавать. Я перезвоню. А две учительницы в начальной школе… Конечно, это хорошо придумано. Интересный эксперимент. Две учительницы – здорово, да…
Вот совсем некстати – напасть на скромную, застенчивую Нельку! Она бескорыстно и с удовольствием помогает мне с Варей, часто водит ее вместе со своими детьми в школу, в бассейн, берет к себе на целый вечер, когда я занята. Моя хорошая верная подружка. А я – неблагодарная и непредсказуемая. Такая непредсказуемая, что жених сбежал в аккурат перед покупкой супружеского ложа. С прикроватным столиком в виде задумчивого слона. Жених…
А как еще назвать отца моей семилетней дочери, если мы впредь собирались жить вместе – в большой квартире на десятом этаже в новом доме, с видом на Крылатские холмы. С панорамным остеклением, с просторными эркерами, с высоченными потолками, в доме со всеми приметами нового времени, которые даже тошно описывать, сидя в тридцатиметровой квартире нашей старой доброй панельки и глядя, как кто-то резво мчится в светлое капиталистическое будущее, в которое я, несмотря на свою прекрасную должность в ТАСС, с большим трудом могла бы втолкнуть одну Варьку. А сама бы уж как-нибудь – с томиком Волошина, заложенным на одной и той же любимой странице уже много лет, с душой бывшей пионерки-комсомолки и двумя костюмами от итальянских кутюрье, малоизвестных в самой Италии, я пребывала бы рядом, жила бы дальше счастливо и спокойно. Мне вполне подходит ездить на троллейбусе и писать вполне честные статьи о славных служителях муз, и чуть менее честные – о тщеславных малообразованных политиках…
