Введение
Место культурологии в образовательном процессе
Культурология изучается сегодня практически во всех вузах России, вне зависимости от того, позиционируют они себя как классические или технические университеты либо подчеркивают профессиональную направленность в рамках академий и школ. Это обусловлено не только тем, что культурология формально присутствует в перечне учебных дисциплин государственного образовательного стандарта; изменения, происходящие в современном обществе, так сложны и многослойны, так динамичны и разноплановы, что их постижение требует выхода за пределы ситуативного анализа, поиска глубинных, универсальных оснований культурного разнообразия. Особенно это касается периодов осознания обществом кризисности того или иного рода. Если обратиться к отечественной традиции, то достаточно вспомнить в связи с этим работы Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова, Андрея Белого, Г.Г. Шпета, П.А. Сорокина, П.А. Флоренского, М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, Д.С. Лихачева.
Фиксируя данную закономерность, отметим современный всплеск интереса к культуре, который проявляется в двух аспектах. Во-первых, с начала 1990-х гг. идет интенсивное развитие целого цикла культурологических дисциплин. Особенностью этого этапа научного осмысления культуры является то, что он инициирован из сферы образования. Введение в вузах разного направления сначала курсов истории и теории культуры, а затем и культурологии, необходимость разработки образовательного стандарта и учебных программ обнаружили непроработанные лакуны и «белые пятна» в самом научном знании о культуре. Введение научных степеней кандидата и доктора культурологии при всех недостатках и слабостях первых диссертационных работ внесло свою лепту: существенными обретениями этого процесса можно считать оформление предметного поля культурологического знания, его категориально-понятийного аппарата, а также появление профессиональной молодежи, не отягощенной идеологическим догматизмом и способной ввести в учебный процесс актуальное знание.
Второй аспект, на наш взгляд, не менее значим с точки зрения перспектив обсуждаемой дисциплины. Речь идет о методологии культурологического подхода к анализу любых формирующихся в современном знании проблем. Впрочем, данная методология вполне эффективна и в применении к уже «ставшему» знанию: введение любой проблемы в социокультурный контекст, использование инструментария, позволяющего «считывать» коды и «дешифровывать» знаки, в которых выражены результаты человеческой деятельности, расширяет диапазон ее интерпретаций и углубляет понимание. Если же говорить о проблемах актуальных, появление которых прямо связано с вполне артикулированной антропологической кризисностью современного общества, то возможность исследования этих проблем в рамках культурологической методологии с ее интегративным потенциалом осознана уже не только гуманитарным сообществом. Задаваясь, следуя духу прагматического времени, вопросом, зачем обществу знание о культуре, можно сказать, что культура как накопленная, так и становящаяся, помогает обществу выжить.
Культурология как инструмент познания дает понимание не только актуальных, но и глубинных, объективных причин социокультурных тенденций. Культура как практика жизни всегда опережает свой культурный смысл, который обретается человеком в ходе своего становления в определенной культурной ситуации. Сознание, осознание – всегда феномен догоняющий, опаздывающий. Именно потому культура, главная задача которой лежит в плоскости выживания общества, – это не только результат потребности человечества в самореализации, но и следствие ошибок, промахов; это обретение не преследуемой, но достигнутой цели. Смысл результата постигается лишь тогда, когда обретенная цель проявляет прямой или побочный негативный результат. При этом смысл формируется на пересечении трех пластов культуры – знаний, ценностей, регулятивов, которые могут вступать в конфликтные отношения между собой (и, как правило, вступают). Эта конфликтность ограничивается и регулируется принципом гомеостаза– стремлением к равновесию в ситуации разнонаправленных изменений.
В качестве примера можно обратиться хотя бы к технико-технологическому феномену. Так, по мере наращивания технических средств ведения войны формируются и средства ограничения агрессии, задача которых – компенсировать инструментальный потенциал, накопленный человечеством. Средства ограничения агрессии генерируются в трех срезах культуры: духовном (религия, искусство, философия, наука), социальном (право, политика, институциональная сфера) и технологическом. Последний, в свою очередь, имеет два аспекта: специальный, который проявлен в технике, науке, инженерии, и универсальный – как способ деятельности в любой сфере. В духовной сфере эти средства приобретают когнитивно-ценностный характер, в социальной – ценностно-регулятивный, в технологической – регулятивно-когнитивный. Таким образом, их целостность и эффективность достигаются лишь в единстве трех составляющих культуры. Иными словами, религиозный принцип «не убий!», Всеобщая декларация прав человека и концепция ноосферы Вернадского – это не разрозненные культурные артефакты, а звенья одной цепи, скрепляющей идею устойчивого существования человечества.
Социальная история знает, однако, примеры рассогласования технико-технологического потенциала и культурных регуляторов. Результатом таких рассогласований выступает антропогенный кризис: человечество становится жертвой собственного могущества. Так, причиной кризиса периода верхнего палеолита явилось чрезвычайное развитие охотничьих средств, которое повлекло за собой разрушение природной среды и сокращение на порядок населения Евразии. И не случайно «осевое время» – с характерным для него становлением мировых религиозных и этических систем – последовало за распространением дешевого и высокоэффективного железного оружия.
Последний пример показывает также, что каждая культурная форма обладает семантическим и социальным потенциалом, который подобно электрическому заряду распространяет вокруг себя «силовое поле» смыслов. Многообразие этих полей, их взаимодействие образует общее ментальное поле культуры, которое порождает кооперативное поведение, выраженное в комплексе традиций, установок, представлений, поведенческих норм.
Таким образом, культура программирует деятельность, как на социальном, так и на индивидуальном уровне, задавая сюжеты по определенным культурным сценариям. Отсюда следует тезис о допустимых и недопустимых, ошибочных траекториях социального поведения. Если прежде равновесие в ситуации ошибочной траектории достигалось стихийно, по принципу гомеостаза, хотя и дорогой ценой, то теперь, когда возможно применение современных способов моделирования социокультурной динамики на основе использования накопленного в социально-гуманитарном знании научного потенциала, цена рисков может быть минимизирована. (Хотя, правильней, пожалуй, сказать не «может быть», а «должна быть», так как инструментальная сторона рисков возросла многократно.) Проблема заключается лишь в том, чтобы этот потенциал был актуализирован: на уровне социальном – в оформлении установок терпимости, готовности к компромиссам; на уровне профессиональной деятельности любого характера – в понимании ее социокультурного контекста, в понимании того, что во всех явлениях культуры всегда воплощена какая-либо ценность, ради которой эти явления созданы (т. е. смысл деятельности понимается лишь через отнесение к ценности).
