КУПИЛ С ПОЛУЧКИ БЕЛОГО КОНЯ…
Я буду скакать по холмам задремавшей Отчизны
Неведомый сын…
Николай Рубцов
Белый конь. Конь Блед. Геннадий Якушенко… После его нелепой и трагической гибели меня долго по ночам мучили кошмарные видения – слишком очевидным было всемогущее явление Смерти. И я чувствовал себя виновником случившегося.
Эти запоздалые заметки меня снова возвращают в ту морозную гулкую ночь, когда мы вывалились из жаркого спального вагона, приспособленого под передвижную гостиницу для железнодорожного начальства.
С вечера, товарищ, прибывший из Воронежа, сам человек пишущий и любящий литературу, позвал нас, горластых и молодых к себе на ужин. А почему не пойти? Дело весёлое, стоящее. И мы, как бабочки, шурша крыльями вдохновения, кружась возле зелёной казённой лампы, то и дело припадали к бешеному русскому нектару. Гогоча, и перебивая друг друга, мы читали свои и чужие стихи, радуясь каждому удачному слову и жесту.
Мимо нас, громыхая на мёрзлых рельсах, уходили в ночь поезда – у каждого своя дорога. Все ехали куда-то, только одни мы сидели в отцепленном вагоне, с упоением наслаждаясь жизнью и молодым здоровьем. Нам было хорошо и весело. Лучше не бывает.
Разбитная, без комплексов, смазливая официантка обслуживала нас по первому классу. Маленький кружевной передничек намекал на невозможное, и каждый, выхваляясь и изощряясь в остроумии, норовил преподнести нашей обворожительнице комплименты. Она, ничуть не смущаясь, с лёгким хохотком принимала их, в то же время ни на минуту не забывая про свои обязанности.
Казалось, что жизнь ещё ни начиналась, а это всё – только примерки к ней.
Если бы это было так! через час одного из нас не стало, и он остался лежать ничком, уткнувшись в снег подбородком, словно своим дыханьем пытался отогреть чёрствый и задубелый на морозе сугроб.
Можно было бы вызвать врача и спасти друга, но нас рядом не было. Мы рассыпались по перрону, как прутья из враз разжатой ладони, и – каждый оказался там, где оказался…
