Письмо в издательство HARPER COLLINS
Всем знакомо, как часто экранизации разочаровывают нас, потому что образ на экране ни в какое сравнение не идет с теми образами, что возникли у нас в голове при чтении книги. А что будет, если писателя попросят сделать обратное – превратить любимый фильм в книгу?
Постер к фильму «Лабиринт Фавна» висел у меня на стене задолго до того, как Гильермо дель Торо предложил мне преобразовать его волшебные образы в слова. Я с самого первого просмотра убеждена, что этот фильм – идеальный образец того, на что способна человеческая фантазия. «Лабиринт Фавна» с огромной силой доказывает, что фантазия может быть в одно и то же время поэтической и политической и что она – прекрасный инструмент, позволяющий выразить фантастическую реальность нашей жизни.
Само собой, задача мне казалась невыполнимой. Писатели очень хорошо знают, насколько иногда бессильны слова и насколько больше способен выразить один-единственный зрительный образ. Все слои смысла, которые мы с трудом передаем словами, образы показывают легко и без усилий. А музыка! Гильермо в своих фильмах использует музыку так же виртуозно, как и кинокамеру. Ну разве я смогу найти слова, которые заменят и звук, и видеоряд?
Есть в невыполнимых задачах некая неотразимость. Мы знаем, что будем жалеть всю оставшуюся жизнь, если хотя бы не попробуем их решить.
При работе над книгой я не заглядывала в сценарий. Я смотрела фильм, кадр за кадром, секунду за секундой. Я исследовала саму ткань киноповествования и от этого еще больше восхищалась мастерством ткача. Я составила целый список вопросов и обсудила их за обедом с Гильермо, чтобы убедиться, правильно ли я понимаю состояние души персонажей, жесты и взгляды актеров, символику реквизита (у меня до сих пор хранится клешня краба, которого мы ели).
Гильермо с самого начала объяснил, что не хочет получить простой пересказ фильма; он ждал от меня большего. Я же не хотела менять ни единого мгновения, ведь, по-моему, этот фильм – совершенство. Поэтому я предложила добавить десять эпизодов, рассказывающих предысторию ключевых моментов фильма, – Гильермо назвал их интерлюдиями.
Все остальное – магия.
Я была очарована, околдована. Из путешествия по лабиринту гениального рассказчика я принесла с собой неисчислимые сокровища творческого вдохновения.
Постой, Корнелия! Наверное, нужно сказать еще вот о чем. Это первая книга, написанная мною по-английски. Чего только не найдешь в лабиринтах…
Говорят, в стародавние времена жила-была принцесса в подземном царстве, где нет ни лжи, ни боли. Принцесса Моанна мечтала о мире людей. Она представляла себе ясное голубое небо и бесконечный океан облаков, представляла солнце, траву и вкус дождя… Однажды принцесса ускользнула от дворцовой стражи и пришла в наш мир. Солнце стерло ее воспоминания. Принцесса забыла, кто она и откуда. Она странствовала по свету, страдала от холода и болезней. И в конце концов умерла.
Ее отец, король подземной страны, неустанно искал свою дочь. Он знал, что душа Моанны бессмертна, и надеялся, что когда-нибудь она вернется.
В другом теле, в другое время. Быть может, в другой стране.
Он будет ждать.
До последнего вздоха.
До конца времен.
В стародавние времена был на севере Испании лес – такой древний, что он помнил истории, забытые людьми. Деревья уходили корнями глубоко в поросшую мхом землю, задевая кости мертвецов, а ветвями доставали до звезд.
Так много потеряно, так много утрачено, шелестела листва, а под деревьями по грунтовой дороге, проложенной среди мха и папоротников, ехали три черных автомобиля.
Но все, что потеряно, можно отыскать снова, шептали деревья.
Шел тысяча девятьсот сорок четвертый год. В одной из машин сидела рядом с беременной матерью девочка. Она не понимала, о чем шепчут деревья. Девочку звали Офелия, и, хотя ей было всего тринадцать лет, она знала, что такое потери. Год назад погиб ее отец. Офелия так тосковала по нему, что иногда ей казалось, у нее вместо сердца – пустая шкатулка, где заперто эхо ее боли. Она часто гадала, чувствует ли мама то же самое, но не могла ничего понять по бледному лицу матери.
– Бела, как снег, румяна, как кровь, черна, как уголь, – говорил, бывало, отец, с нежностью глядя на маму. – Офелия, ты так на нее похожа!
И его больше нет.
Они ехали уже много часов, оставив далеко позади все, что знала Офелия. Все глубже в этот нескончаемый лес, к человеку, которого мама выбрала новым отцом для своей дочери. Офелия про себя звала его Волком. Ей не хотелось о нем думать, но даже деревья вокруг словно шептали его имя.
Из дома Офелия смогла забрать несколько книг, ничего больше. Сейчас она стискивала пальцами книгу, лежащую у нее на коленях, и тихонько гладила обложку. А когда раскрывала книгу, страницы казались ослепительно-белыми в глубокой лесной тени, и слова, напечатанные на них, дарили утешение. Буквы были как чьи-то следы на снегу – на огромной белой равнине, не тронутой болью, не изуродованной воспоминаниями, которые и хранить больно, и отпустить невозможно, такие они любимые.
– Офелия, зачем ты набрала с собой столько книг? Мы будем жить в деревне!
В дороге мама побледнела сильнее обычного. Ее измучили и поездка, и малыш, которого она носила. Мама вырвала книгу из рук Офелии. Утешительные слова смолкли.
– Офелия, ты уже слишком большая, чтобы читать сказки! Пора смотреть на реальный мир.
Мамин голос – как будто надтреснутый колокольчик. Он так не звучал, когда папа был жив.
– Ах, мы опоздаем! – вздохнула мама, прижимая к губам платок. – Он будет сердиться.
Он…
Мама застонала. Офелия схватила водителя за плечо.
– Остановите машину! – крикнула она. – Видите, маме плохо!
Водитель что-то буркнул и заглушил мотор. Волки, вот кто они все, эти солдаты, которые их сопровождают. Волки-людоеды. Мама говорила, что сказки отвлекают от реального мира, но Офелия-то знала. Сказки рассказали ей всю правду о настоящем мире.
Они обе выбрались из машины. Мама нетвердыми шагами отошла к обочине, и ее стошнило в заросли папоротника. Папоротник здесь рос густо, словно целое море перистых листьев, а из этого моря росли серые стволы, словно подводные твари поднялись со дна морского и выглядывают наружу.
Две другие машины остановились тоже. Среди деревьев замелькали серые мундиры. Офелия чувствовала, что лесу это не нравится. Серрано, командир отряда, подошел к маме и спросил, как она себя чувствует. Он был рослый и грузный, говорил очень громко и носил свой мундир, как театральный костюм. Все тем же надтреснутым голосом мама попросила воды. Офелия прошла немного вперед по дороге.
