Закрылась стальная дверь, задвигались стулья. В лакированной поверхности стола возникло корявое отражение присутствующих. Все собрались в кабинете главврача, и никто из этих самолюбивых, облагороженных и вознесённых собственным положением человечков и представить не мог, что для каждого из них это банальное до безобразия и неприятное до банальности утро окажется последним.
Гюстав Грантович восседал во главе стола и с плохо скрываемым пренебрежением посматривал на своих немногочисленных подчинённых. То были: заведующая медицинской частью Анжелика Юрьевна, дама с кукольными губами, но суровой наружности и не менее сурового возраста; рядом с ней – заместитель главврача Альберт Карлович, уверенный, что является здесь гораздо более важным сотрудником, чем его угрюмый начальник; и напротив – старшая и единственная медсестра Марина, кудрявая женщина лет сорока, недовольная своей кудрявостью, да и должностью тоже; и заведующий хозяйственной частью Василий Павлович, выглядевший со своими чересчур простыми бровями-мазками наиболее адекватным из всех, как сперва и выглядят все завхозы.
Гюстав Грантович, внешность которого вполне соответствовала и его необычному имени, и роду занятий, а инициалы – как правило, результатам его трудов, напоминал облачённый в белый чехол бочонок для лото непомерных размеров с ручками и ножками, да ещё с головой, седой, как халат, и с такой же белой бородой-эспаньолкой, крайне неприятной Альберту Карловичу как элемент превосходства, коим ему она всегда казалась и который ввиду своей плешивости сам он себе позволить не мог. Но Гюстав Грантович достиг уже достаточных высот в жизни, чтобы не считать свою внешность неподходящей для чего-либо, и уж точно не собирался заботится о том, чтобы каждому из присутствующих она была приятна. Было ему уже к семидесяти, и единственное, что временами омрачало его душевный покой и самодовольство – несогласованные и некомпетентные действия подчинённых, приводящие к ошибкам, скандалам и заставлявшим его «всё делать самому» (впрочем, только на словах).
– Ну, Анжелика Юрьевна, слушаю вас внимательно, – начал он повелительным, но довольно тихим тоном, – расскажите мне, как у нас дела сегодня. Прежде всего меня интересует эта заноза… как её… Нагорская.
– Пригорская, – поправила Анжелика Юрьевна, надев большие круглые очки и сделавшись ещё суровее.
– А, ну да… да, на горе ей не бывать. Как её ноги?
– Ей не нравится. Не достаточно элегантны. Кроме того, много шерсти.
– А чего она хотела? Пусть бреет. Красота, знаете ли, требует жертв, и не малых! Что вы ей предложили?
– Сделать лазерную эпиляцию.
– Правильно.
– Но она скандалит! Грозится всё рассказать.
Гюстав Грантович небрежно отмахнулся:
– Сколько у нас таких было – хотели рассказать? Всё равно им никто не поверит. К тому же, когда к нам явилась, она что просила?
– Стройные ноги.
– Вот! Стройные, а не красивые. Этот пункт был отмечен в договоре?
– Б… был, – Анжелика Юрьевна слегка замялась.
– И я очень надеюсь, что был, – добавил главврач весомо. – Будет возникать – укажите ей на это. А на счёт элегантности – поговорите, разъясните. Это вообще понятие довольно размытое, на мой взгляд. Идеала не существует! Самочувствие её как, Альберт Карлович?
– В норме, – резво подхватит тот, будто только и ждал, когда его спросят. – Анализы тоже в пределах допустимых изменений. Зрачки только немного изменились.
– Побочный эффект. А что – красиво, необычно! Скажите, что это бонус. Но давайте дальше.
Гюстав Грантович открыл кожаный ежедневник формата А4, где было место не только для списка дел, но и для обильных к ним комментариев.
– Что женщина-кошка?
– Идёт на поправку, – отозвался заместитель тем же деловитым тоном, каким был задан вопрос. Он, сам того не замечая, во многом подражал руководителю клиники, что тот как раз видел хорошо и за это его недолюбливал, усматривая в этом некое подобие издёвки.
– Результатами довольна? – Спросил главврач чуть холоднее.
– Пока трудно сказать. Но не жаловалась.
– Анжелика Юрьевна, может вы поясните? Руки, ноги, изменение лица? А то, как вижу, мой зам не в состоянии дать развёрнутый ответ.
– Конечности выпрямились, приближаются к форме прототипа. Лицо приобретает вид кошачьей морды, но пока ещё процентов пятьдесят, я бы сказала. Хвост растёт, наблюдаемый шерстяной покров незначительный – пока удаётся сдерживать терапией. Надеюсь, так и будет. Появилось, правда, шесть лишних сосков, но работаем над этим, должны пройти. Или может небольшие пятна останутся. Общее состояние пока нестабильно, требуется строгий контроль.
– Хорошо. В зону грудей сыворотки подавляющей по два кубика и массаж. Утром и вечером мне докладывайте.
– Ещё когти стали расти, – влез с ущемлённым видом Альберт Карлович.
– Когти – незначительно, – ответила Анжелика Юрьевна невозмутимо, – тоже сывороткой подправим.
Альберт Карлович насупился и потёр безволосый подбородок. Он вполне мог и сам дать ответ, и куда более развёрнутый, но вопрос изначально был задан так, чтобы он не предположил разглагольствований – и в этом он усмотрел своё намеренное игнорирование. Заместитель главврача был не многим младше своего начальника, и когда раздражался, не имея возможности это выразить, то пялился в стол с каменной миной. Гюстава Грантовича это забавляло. Он, может, и подыскал бы себе другого заместителя, но учитывая специфику работы, с кадрами была большая напряжёнка.
– С пастели встаёт, по коридору ходит, аппетит и сон нормальные, – добавила Анжелика Юрьевна.
– Ясно… так, что наш волк? Кстати, что за грохот там был вчера?
На этот раз заведующая медчастью была готова предоставить слово своему не в меру чувствительному соседу, но тот упорно молчал, и отдуваться снова пришлось ей:
– Волк озлобляется. Как дальше с ним быть – честно, не знаю. В люди выпускать однозначно нельзя. Процесс усугубляется с каждым днём. Вчера подрался с мишкой, потому что камеру закрыть забыли.
– Василий Павлович! – Вскинулся главврач, и по лицу его зама пробежала едва уловимая довольная ухмылка, – как же так получилось, что не была закрыта камера? А если бы он ещё куда забежал? Кто у нас отвечает за безопасность?
– Гюстав Грантович, да уборка была, он в этот момент и выскочил! Лучше бы узнать, почему ему никто снотворное не вколол и к койке он пристёгнут не был. Серёга только сунулся – он на него, тот еле ноги унёс! Это нормально? Я не отвечаю за состояние пациентов, и когда иду убирать, всё должно быть предусмотрено.
Альберт Карлович уставился на него испепеляющим взглядом, но простые брови завхоза взметнулись так высоко, что сделали весь его облик совершенно непригодным для обвинений.
