«Всё хорошо. Всё разворачивается к лучшему» – мысленно повторяла Дарина мантру, которой её научили на курсах духовного развития. Она отчаянно пыталась поймать состояние этого «хорошо», но, видимо, прямо сейчас для неё было время «разворота к лучшему», когда допустимо испытывать некоторый дискомфорт. Машина остановилась, и она почувствовала, что её опять куда-то потащили. Кажется, сейчас её будут убивать, но ей было уже почти всё равно. Она решила сдаться и довериться Высшим силам. Бордово-красная тряпка – шарф или платок – намотанная на голове, не давала ей возможности видеть. Разбитый Димычем нос, болел, но это была тупая боль, которая ещё немного досаждала, но сильно уже не беспокоила. Её завели в какое-то помещение и бросили на что-то типа жёсткого дивана.
– Это же девчонка! Мы так не договаривались! Ты говорил, что будет заложник. – услышала она незнакомый хриплый голос.
– Заложник, заложница – какая нахрен разница? Мы же с тобой не из этих. Ну тех, которые используют – как их там – фе-ми-ни-тивы! – произнес по слогам Николя и противно засмеялся – его голос она узнала без труда.
Платок развязали, и она увидела перед собой, кроме уже знакомых ей Николя, Димыча и Толика, какого-то заросшего волосами бородатого старика. Последний глядел хмуро, а увидев её разбитое лицо, коротко матюгнулся и увёл троих мужчин за угол большой, выложенной кирпичом, старинной печи. Теперь она не могла их видеть, но прекрасно слышала.
– Ты кого мне притащил? Почему она вся в крови?
– Ну, не вся… – стал оправдываться Николя.
– Да, вмазал я ей всего-то разок, чтобы фотки, как надо получились. Для папаши её. Надо было ей ещё вставить, жаль Николя не дал, – встрял в разговор Димыч.
– Вот, видишь, целая она – для тебя сберег. Думаю – Вовк давно без бабы мается, развлечётся хоть, – опять противно заржав вступил Николя.
– А не захотите – или там ещё что – так и я могу с ней развлечься, с превеликим, так сказать, удовольствием, – снова влез Димыч.
Дальше она услышала звук удара, вой и ругань Димыча. Её воображение тут же нарисовало, как дедок двинул Димычу по носу локтем, чтобы не лез – щенок – в разговор взрослых. Николя крикнул Толику, чтобы он увел Димыча в машину. Судя по звукам – тот так и сделал. Оставшись вдвоем, дедок и Николя продолжили разговор.
– Ей хоть восемнадцать-то есть? – спросил дедок.
– А, за это не беспокойся! Дарина Аристарховна у нас дама взрослая – даже замужем побывала – развелась недавно. Ты можешь делать с ней всё, что угодно, но потом она должна будет исчезнуть с концами. Я сообщу тебе – когда.
– Слышь, ты! Ты же знаешь прекрасно…
– Вот только не надо мне тут заливать про женщин, детей и свои принципы! Симону помнишь? Я – помню, как ты её… – Николя перешёл на шепот, но она смогла разобрать слова.
Сидя на топчане в незнакомом деревенском доме со скованными сзади руками, девушка лихорадочно соображала, что ей делать. Руки уже начали затекать. Она пыталась пролезть в них, как в кольцо, чтобы переместить вперед, но у неё не вышло. Только застряла в нелепой позе. «Кажется, я и вправду толстая», – подумала она.
– Так что не надо мне тут… завязал он! Ты мне должен, понял! Если б не я – знаешь, где бы ты сейчас был! – повысил голос почти до визга Николя. – На вот – держи – ключ от наручников. Но я тебе не советую её отстегивать. Сбежит – никому из нас мало не покажется.
Первое, что увидел Вовк, вернувшись в дом, проводив гостей, – туго обтянутая джинсами пятая точка его пленницы, округлые формы которой, не позволили ей проделать трюк с перекидыванием рук в наручниках вперед. Он на секунду замер, завороженный этим зрелищем. Затем, усмехнувшись, отпер наручники ключом. Далее все стало происходить стремительно: потеряв равновесия из-за вдруг разомкнувшихся рук, девушка ткнулась лицом в топчан. Из раненого носа мгновенно снова полилась кровь. Она взвыла и, вскочив бросилась на Вовка. Тот едва успел увернуться и спасти глаза, но тут же почувствовал боль от вырванных из бороды волос и как горят на шее царапины от её ногтей. Он быстро схватил девицу в охапку и, крепко сжав, не давая возможности пошевелиться, потащил вниз в подвал.
Прошло меньше минуты, как она оказалась в подвале, пристегнутой наручниками к металлической спинке кровати. Крепкий оказался дедок! И сильный. Сначала она голосила и ругалась, обзывая его старым пердуном. Потом устала и бессильно откинулась на подушку, посмотрев на свои пристегнутые к спинке кровати руки. В таком положении они хотя бы не затекали, что можно было посчитать за прогресс. Дедок молча стоял рядом. Он не трогал её, только хмуро и задумчиво смотрел сверху вниз на свою пленницу.
Продолжая свои размышления, Вовк потер рукой скулу, дотронулся пальцами до шеи в том месте, где жгло. На руке остались следы крови. Но, возможно, и, даже скорее всего, это не его, а этой дикой кошки. Вон у неё до сих пор кровь из носа сочится. «Николя – сука! Удружил. Прибью, как только разберусь, что вообще происходит. Говорил же ему, что завязал со всем этим, и чтоб не лез больше ко мне. К тому же, сегодня – пятница, а значит скоро Михалыч придет на традиционные посиделки. Мы с ним вчера предварительно договорились. Если эта тут орать начнет, он может услышать и заинтересоваться. Участковый как-никак».
Вовк смотрел на девушку. Та, вроде, успокоилась, только молча с тревогой поглядывала на него. «Что мне с ней делать? И почему я позволил Николя опять втянуть меня в это?» Он вспомнил Симону и вздохнул. «Ну, да… Так… Если кляп ей в рот засунуть, чтобы хотя бы не орала пока – может задохнуться – нос-то разбит. Чёрт, как я не предусмотрел, расстёгивая наручники, что она из такого положения лицом вниз полетит». Вовк снова вздохнул и, оставив девушку пристёгнутой к кровати, поднялся из подвала наверх в дом.
Умывшись, он прижёг спиртом три красные полосы на шее, посмотрел на себя в зеркало и усмехнулся. Старый пердун, значит? Похож! А меж тем ему только тридцать шесть недавно исполнилось. Пепельный-серебристый от природы цвет его волос и бороды, вполне можно принять за пробивающуюся седину. Михалыч, похоже, также обманывается его внешним видом, считая практически своим сверстником, накидывая ему тем самым лет пятнадцать. Обычно Михалыч заходил к Вовку по пятницам. Вот только он не знал не только возраста Вовка, но и того, что он Вовк. Михалыч называл его Володей.
Дарина лежала на кровати и смотрела в потолок. Дедок ушёл, оставив её одну. Кровь засохла и больше не текла, зато текли слёзы, способствуя ещё большему отёку носа, который уже практически не дышал. Всхлипывая, она судорожно вдыхала воздух ртом, мысленно ругая себя. Зачем она набросилась на этого деда? Он ведь просто расстегнул наручники. Опять она выдала одну из трёх примитивных реакций: бей, беги, замри. А ей нужно было попытаться спокойно с ним поговорить – так её учили на курсах. К тому же, он расстегнул наручники – это был хороший знак! Эх, не получается у неё пока контролировать свои эмоции. Вот и вчера, когда Димыч неожиданно ударил её, она сначала испугалась и выдала реакцию – замереть. А после того, как он, повинуясь приказу Николя больше не трогать её, продолжил глумиться над ней словесно, ей вдруг захотелось наброситься на него с кулаками, но она понимала, что ни к чему хорошему это не приведёт. Как и о чём разговаривать с ним она тоже не знала. Вскоре он стал ей настолько противен, что она решила больше не обращать на него внимание, и только повторяла про себя свою мантру: «Всё хорошо. Всё разворачивается к лучшему».
