Глава 1.
Весна в этом году пришла рано. Уже конце февраля на городских клумбах распустились тюльпаны, газоны и скверы покрылись нежной зеленью, а в марте вовсю цвели миндаль, вишни и абрикосы. Впервые за долгие месяцы порт Вилрад пах не солью и йодом, а чарующим ароматом цветения, который кружил головы, волновал сердца и толкал на безрассудные поступки.
Из окна комнаты Джилл был виден городской парк, к новому облику которого она еще не успела привыкнуть. Казалось, еще недавно по утрам она смотрела на темные ветви дубов, тополей и ясеней, терзаемых зимними ветрами и морозами, а стекла были покрыты заиндевелым узором, красивым, волшебным, но безжизненным.
Распахнув створки, она впустила в комнату свежий воздух, еще хранивший в себе воспоминания о холодах, но уже обещавший самый радостный период года – лето. Спальня сразу наполнилась птичьим гомоном, которому вторили детские голоса, всегда напоминавшие ей щебетание воробушков. Мамы Вилрада с утра пораньше вывели чад на раннюю прогулку, чтобы успеть до дождя, который обещали к обеду. Джилл сладко потянулась, понимая, что безнадежно проспала и пытаться что-то исправить поздно.
Она облокотилась на подоконник и подставила лицо весеннему солнцу, чувствуя, как под его теплом уходят дурные сны, забываются тревожные мысли, а душа наполняется гармонией. Джилл приехала в Вилрад год назад и не ожидала, что место, в котором всегда видела лишь промежуточный пункт, вдруг станет домом, где она обретет мир и спокойствие. Бабушка, которая приняла ее к себе, умерла полгода назад, оставив внучке старого безымянного хомяка, который все время спал, дряхлый велосипед, который, тем не менее, ездил, и кофейню, которая погрязла в долгах, но по-прежнему радовала жителей Вилрада особым бабулиным рецептом – лавандовым кофе.
Не сказать, что в Вилраде у Джилл сразу все пошло гладко да сладко. Новую хозяйку кофейни многие не приняли, а здание едва не отобрали городские управленцы, решившие, что молодая девица с такой задачей не справится, ведь Джилл едва исполнилось двадцать лет. Но они не знали о Джилл кое-что важного – она была настолько же упрямой, насколько верной данному слову. Пообещав бабушке сохранить кофейню, Джилл честно собиралась выполнить намерение, тем более, что любовь к кофе у них с бабулей была общей.
Городское управление она все-таки убедила, но даже вспоминать не хотела, чего ей это стоило. Джилл дали четыре месяца, за которые она сумела совершить невозможное – нанять помощников, оплатить большую часть долгов и найти новых клиентов. В последнем помог книжный клуб исторической литературы, которому она разрешила бесплатно проводить собрания по вечерам среды и пятницы, а также гостиница напротив. Ее хозяин кофе с лавандой не любил, но за чашечку простого крепкого напитка без сахара, которого Джилл приносила ему каждое утро, разрешил поместить в номерах листовки с приглашением посетить кофейню по соседству.
Итак, благодаря туристам и читающим гражданам, которые на собраниях нет-нет да и заказывали чашку-другую, лавандовая кофейня Джилл понемногу держалась на плаву. О стабильности, а тем более, процветании говорить было рано, но Джилл при всей своей прагматичности мечтать любила.
Мечтала она о многом, но в первую очередь, о том, чтобы время летело чуточку быстрее. Джилл уважала свои года и молодость, но они же и мешали ей стать тверже на ноги, хотя бы потому, что первый вопрос, который задавали ей в банке, когда она пыталась взять ссуду, был о замужестве. Есть ли жених? Почему нет? Вы больная? У вас судимость? Может, есть внебрачный ребенок? Последнее в портовом городе Вилраде, полным шлюх и бандитов, считалось особенно неприличным. Одно дело – внебрачные дети путаны, которая и дамой-то не считалась, совсем другое – рожденный без законного отца ребенок женщины, претендующей на звание приличной горожанки, у которой еще и собственное дело имелось. Нет, у Джилл не было ни детей, ни жениха. Все это относилось к области, которую она называла одним словом – «некогда». Поэтому из банка она обычно возвращалась с пустыми руками.
Прямо под окнами раздался звонкий девичий смех, и Джилл поняла, что снова начала засыпать. Вот, что значит ложиться в три часа ночи. Она уже какую неделю пыталась самостоятельно разобраться в заполнении налоговой декларации, а так как день проходил в рабочей суете, за бумажки удавалось сесть только поздним вечером. У бабушки подобными вещами занимался наемный бухгалтер, но на его услуги у Джилл пока денег не было.
Мальчишка лет двенадцати в лихо заломленной кепке карабкался на верхушку тополя, а внизу стояла того же возраста девчушка с леденцом во рту и старательно ему хлопала. Пацан, похоже, собирался забраться на самую верхнюю ветку, чтобы выполнить трюк, известный всему миру под названием «Мама, я без рук!». Он, и в самом деле, часто отпускал руки, цепляясь за ствол одними коленями, но чем дальше он карабкался, тем глаже становилась кора, и выпендриваться становилось труднее.
Как же рано у них сегодня все начинается, покачала головой Джилл. В их возрасте она корпела над книгами и мечтала о котенке. Зато банк им денег потом без проблем даст, вспомнилось ей наболевшее.
Сняв тапочек, она размахнулась и бросила им в мальчишку.
- А ну слезай оттуда, негодник! – закричала Джилл, мгновенно почувствовав себя лет на десять старше. – Хочешь, чтобы я полицию вызвала? Нечего деревья портить! А если хочешь проблем, то я твоему отцу скажу, он тебя так налупит, что мало не покажется. Ты ведь Роджерсов младший сын, верно? А ты, Лиза Вордхоломей, почему уроки прогуливаешь?
Чего у нее было не отнять, так это способность запоминать имена и лица. Не ошиблась Джилл и на этот раз. Если бы она просто покричала на подростков, они бы в лучшем случае посмеялись, а в худшем швырнули бы в окно камень. Лиза слыла той еще хулиганкой. Но, когда с тебя срывают маску безличия, то защита ослабевает, как и желание напасть в ответ. Дети предпочли убежать, а Джилл подумала, что утро она себе все-таки испортила. Ну и что с того, если бы парень упал? Высота была небольшой, сломал бы ногу, ему был бы урок, а девице повод для воздыхания.
И вообще дети должны были крикнуть ей в ответ, почему она еще не на работе. Чувствуя, что от угрызений совести сегодня никуда не деться, Джилл поспешила вниз.
Кофейня размещалась в угловом здании, находившимся между двумя улицами, которые сходились перпендикулярно друг к другу. Стоя в дверях, можно было видеть одновременно две самые старые улицы города. Одна заканчивалась площадью и городской ратушей, где сидело управление, другая – доками, за которыми возвышались гордые мачты небольших парусников. Корабли крупнее – галеры и фрегаты, стояли на рейде в море, но и их из дверей кофейни тоже было видать. Отсюда они казались совсем крошечными, зато ярко-лазурная полоса моря всегда виднелась отчетливо. Джилл больше любила смотреть в «морскую» сторону, потому что городская ратуша сразу напоминала ей о долгах.
