Холод бывает обжигающим. Слой кожи будто каменеет, тепло внутри съеживается, и уходит все глубже и глубже. По миллиметру, по слою отдавая на вымерзание живое и горячее. Становясь все холоднее - понимаешь вдруг, что это даже приятно. Отшелушиваясь отпадают ненужные, суетные мысли. Все становится кристально правильным. Ты становишься прост и понятен. Забываешь о том, что на самом деле совсем не важно. Без сожалений отбрасываешь ненужное. С трудом вспоминаешь, зачем оно вообще было. Но и это тебя не беспокоит. Это даже не воспоминание, а память костей, кожи, тела. Слабо осознаваемые привычные движения. Отпадает все. Мысли, желания, всё то, что волновало. То, что так долго мучило. Хотя, это уже самообман. Болит как прежде, но не так пронзительно.
Свет становится прозрачным. Конденсируясь, становится белесым, где-то там, в глубине за веками. Там еще есть капли тепла в тебе, но они выстывают медленно, капельками ртути катаясь, чтобы в итоге найти и застыть в идеальном равновесии. А потом опасть, растекаясь по слою льда, становясь частью целого. Чтобы он стал еще крепче. Еще прозрачней. Еще сильнее.
Такой невыносимо красивый.
Такой безупречный.
Нельзя коснуться идеальной формы, нельзя разрушить выстроившиеся кристаллы. Они стали единым целым. В совершенном порядке. Живой хаос тепла чужд ей. Почему же я тяну и тяну руки к ней? Зачем нарушать то, что идеально само по себе? Я знаю - малейшее прикосновение и она рассыплется, нарушатся связи. Хотя я никогда так и не коснулся.
Я живой. Она нет. Я плоть и горячая кровь. Она застывший лед. Я двигаюсь, я излучаю убийственное для нее тепло. Она совершенна в своей неподвижности и вечном покое. Холод ее жизнь. Неподвижность залог ее бесконечности.
Прозрачная, ледяная статуя вот чем она стала. И нет сил остановиться. Не управлять своим телом. Биться запертым. Знать все наперед и опять пережить, прочувствовать, что ничего не в силах изменить.
"Это же сон!" - я всегда вспоминаю и осознаю это именно в этот момент. И тут же забываю. Еще чуть-чуть и я коснусь ее. Моя рука уже почти дотянулась до ее щеки. И в этот момент статуя открывает глаза.
Она меня не видит. Странно, но ее такие живые и теплые, вишневые глаза, совсем не кажутся чужеродными на лице из прозрачного льда. Все чего я хочу - чтобы она меня увидела. Чтобы взгляд перестал быть пустым.
Я даже не касаюсь, а подношу руку так близко, что ощущаю исходящий от нее холод. Еще сантиметр и я почувствую.
Но глаза ее закрываются. В этот момент в центре ее прозрачного тела, появляются трещины. Будто белоснежная хризантема, впаянная внутрь. Она появляется разом, всего мгновение существует, и статуя начинает трескаться. Очень быстро трещины расползаются, и лед мутнеет. Я пытаюсь, и очень хочу собрать, удержать осколки, прекратить разрушение. Но это не возможно. Я не могу прикоснуться к ней. Осколки становятся меньше, держатся еще в единой форме, но я знаю что сейчас, вот еще одно мгновение и она станет осыпаться. Лед крошится в пыль и начинает сыпаться, тихо звеня, завихряясь все быстрее. И я ничего не могу с этим сделать! Она исчезает на моих глазах. А я не могу даже закрыть глаза, чтобы не видеть.
Все рассыпается, ледяная пыль окутывает меня. Медленно кружась, она оседает. Я смотрю на оставшийся отпечаток подошвы, что заметает снег…
Из сна меня будто вытолкнули. Переход между сном и реальностью был таким резким. Я барахтался на границе яви, цепляясь за остатки сна, которые так стремительно таяли. С каждым моим судорожным вздохом покидая меня, сон стирался из памяти, как туман, который пытаешься поймать рукой. Я пытался удержать остатки видения, хотя знал наперед, что ничего не выйдет. Я снова забуду и следующей ночью снова его увижу. Невыносимо. Если бы я мог удержать его. Чувство потери росло. Хотя я даже уже не понимал, что именно там осталось. Но это чувство теперь постоянно со мной и я знал разницу. То, что я терял во сне, ещё можно вернуть. То, что жило вместе со мной, во мне, каждый мой день - нет.
Темно, невыносимо душно. Я пытался отдышаться, чувствуя, как простыни прилипли к коже. Воздух будто вдавливал в кровать.
- Снизить температуру, - прохрипел в темноту и тут же почувствовал поток прохладного воздуха.
Едва виден полог над кроватью. Вглядываясь в еле угадываемый, скорее просто хорошо узнаваемый и поэтому различимый узор, я постепенно успокаивался. Сердце больше не колотилось так, будто пытаясь проломить грудную клетку. Дыхание выровнялось.
- Хенна, - я сел, не глядя протянул руку в темноту и тут же почувствовал прохладный стакан, что мне подали.
Жадно напился. Так же отдал стакан. Его забрали.
- Вызвать врача? - прошелестел голос рядом.
- Ты каждую ночь меня об этом спрашиваешь. Хватит уже.
Трудно выйти из оцепенения, что все больше накатывало. Надо заставить себя сдвинуться. Иначе не смогу. Столкнуть себя с этой мертвой точки. Начать наматывать новый день на себя. Самое трудное сейчас. Двинуться навстречу. Еще один день. Главное сейчас просто двигаться и потом станет немного легче. Все закружится вокруг, неизбежно и настойчиво увлекая за собой, и в какой-то момент почувствуешь, что уже не нужно контролировать и заставлять себя. Тело движется, дышит, сердце стучит. Почти без усилий. Почти без напоминаний. Такая уютная и обещающая покой темнота отодвинется и почти забудется. Не будет такой желанной.
- Приготовить ванну?
- Не нужно. Душ достаточно.
Слова простые, но почему же так трудно их из себя выталкивать? Будто я на мгновение позабыл значение этих звуков, растворился в темноте, впусти ее в себя глубже, чем следовало.
04:07 отображалось на часах. Я проснулся в обычное время. Свет в ванной хоть и приглушенный, все равно резанул по глазам. Простояв под водой не меньше десяти минут, я позвал:
- Хенна.
- Сегодня у вас четыре встречи до обеда.
- Без подробностей.
- Хорошо, - ее голос, теперь уже не звучал таким шелестящим, стал обычным.
- Что во второй половине дня?
- Две встречи.
- Так мало?
- Вы забыли? Сегодня прием. Ваша мать уже присылала напоминание.
- И наверняка не один раз. Дальше.
- Прием начнется в 19.00...
- Я сказал - дальше.
- Температура на поверхности минус 42 градуса. Сейчас наблюдается красивое атмосферное явление.
- Какое?
- Северное сияние.
- Приготовь все к выходу.
- Мой принц...
- Что такое?
Но она, конечно, не осмелилась больше ничего сказать.
Когда я вышел, кровать уже была застелена. Поверх покрывала лежала приготовленная для меня одежда. Я только сейчас вдруг подумал, что для меня в этом пожалуй есть какой-то ритуал. Одевать здесь в полутьме, а не в гардеробе среди зеркал и в ярком свете. Я не хотел этого афишировать. Не потому, что я делаю что-то плохое или тайное. Просто не хочу никого пускать и делить с кем-то это время. Хенна хорошо чувствует такие вещи. Наверное, поэтому я все еще держу ее возле себя.
