Он проснулся ни свет ни заря. И больше не смог сомкнуть непослушных век. Стараясь не шуметь в проходной комнате, с грохотом опрокинул стул. К привычным упражнениям утренней гимнастики на сквознячном балконе, не заметив, добавил новые – изобретенные впопыхах, без осмысленной полезности. Втрое дольше плескался под кипятком скупого душа. Начав бриться, заметил: руки – белые, но крепкие, как березовые суки, осиново дрожат. «Этого еще не доставало! – осердился. – Щетина усов, как у матерого кабана, а веду себя, будто мальчишка в коротких штанишках, собирающийся на первое свидание. Стыдно. Настал случай смелого решения. Докажи, что ты действительно тот, кем хотел бы себя видеть – кремень». Он резко сдвинул брови. Но в зеркале вместо твердых бровей и кабаньей щетины увидел румяное личико с аппетитными ямочками. Глаза – блестящие вишенки под пугливыми ресницами смотрели с восторженным ожиданием и доверием.
Тряхнул головой – усы и каменные брови вернулись. Мраморно выперли скулы. До встречи, спелые вишенки! Сегодня он готов на решительное действо!
Аскетически позавтракав, он извлек из холодильника ледяную бутылку шампанского и золотую коробку конфет. Аккуратно упаковал в пожелтевшую газетку. Сверху положил красивый охотничий нож с костяной ручкой и бывалый туристский топорик. Расползающуюся горку завернул в синий рабочий халат и – в безразмерную авоську. Тяжелую заготовку для легкого пикника в дырявой таре водрузил в прихожей на крюк, защемив на вешалке блестящий погон форменного кителя.
Присел перед дорогой на табурет. Увидел лучистую улыбку. Неужели он, гроза отпетых бандюг, до сих пор во власти юных доверчивых глаз? Как крепкий холостяк потерял мозги из-за ветреной деревенской девчонки? Совхозница, не похожая на селянку – модная, с бриллиантовыми камешками в гранатовых мочках ушей. Розовые ямочки на щеках и белые коленки бросали чёрствого служаку в дрожь. Не успеет протренькать тихий зов по служебному аппарату, как он, наплевав на самые неотложные дела, летел к «уазику». Гнал машину на задворки района, к камышовому озеру. В разгар рабочего дня – горячая страда любви на подстриженном гусями клевере пустынного берега она отдавалась чувству вся, до последней жилки и легкого волоска. Глаза лучились восторгом. Горячие потоки безмолвной благодарности возбуждали и окрыляли. Он ощущал себя диким суперменом. Охлаждались в синей прохладе отшельного озера.
Припомнилась поездка в глухую деревню, к ее тетке. С пропахшего медом сеновала не слазили сутки. Обеспокоенная старая селянка подавала с лестницы крынку парного млока.
Потом счастливая грамотная племянница , желая развлечь гостя, вызвалась показать ему знаменитую церковь с древними фресками. Поблекшая живопись мастера иконописи уступала величию полуразрушенного храма. Они, рискуя жизнью, полезли на колокольню. Восхитились увиденными красотами природы. «Мы в гостях у Бога и неба!» – восторг неверующей поклонницы святых фресок был единственным звуком в безмолвии яркого солнца. «Ты – моя Богиня! – разомлел он. – Богиня Фортуна!» На теплой площадке звонаря, поросшей райской кудрявой травой, загорали нагие, как ангелы. Вольность бесовски толкнула на грех. Девчонка до края обнажила чувства без поспешности и неловкости. Она была выше неба. Не прятала светлый взор, ловя греховную ласку. В глазах – восторженная благодарность и лучи солнца.
– Колючий мой ёжик!
– Я – на груди Фортуны! – улетел в лирику прогульщик, расчетливо тратя служебное время.
«Господь накажет нас», – вздохнула, беспечно одеваясь, счастливая грешница.
Путешественник в прошлое оттолкнул ногой табурет.
+ + +
Подняв на крыло стайку сытых ленивых голубей, от белокаменной совхозной конторы откатился припыленный арбуз – зеленый автомобиль «нива», по хвостик наполненный семечками-пассажирами. Миновав ровную улицу беленых стандартных домов на два подворья, он весело побежал по асфальтному большаку вдоль золотистых озимых полей. Сидящий рядом с шустрым белобрысым шофером Семкой директор совхоза Лаптев – тоже зеленый, под стать авто. Черны только шея и сапоги. Нахохлился, как ястреб с большой головой совы. Вдруг он хищно понюхал широким носом ветерок и легко закрутил тяжелой головой, выглядывая во все окна на небо: показалось, что пахнуло сыростью. Не увидев черной угрозы на синем горизонте, успокоился. Теперь Лаптев рассеянно смотрел на высокий созревающий золотом хлеб, а видел зеленую стерню и тугие рулоны свежего сена. С раннего утра директор успел уже побывать на покосах, пустив под нож любимое рассветное настроение, и теперь продолжал все еще давать сердитые указания и распоряжения трактористам. Сорок пять дней горячая земля не видела дождя. Явственно дохнуло надвигающейся Сахарой. Впору заготавливать для зимнего рациона буренкам не зеленое сено, а подопревшие остатки прошлогодней соломы. Спас от, казалось, неминуемой бескормицы обрушившийся в начале июня манной с небес ливень. Наплевав на засуху, ожившая трава проворно выровнялась к сенокосной поре. Теперь бери, не зевай. Некогда нежиться – легко ли обеспечить зеленым меню десять тысяч крупнорогатых голов. Кажется, все предусмотрели для бесперебойной уборки. Загодя отремонтирована техника до последнего колеса. На лугах дежурит боевая техпомощь, готовая в любую минуту атаковать поломку. В достаточном количестве загребастые сушилки-ворошилки. Организован полуденный ресторан на зеленой скатерти для трактористов и шоферов. Горячий борщ и ядреный квас не позволят расхолаживаться полевым стахановцам. Казалось бы, и сено и сенаж с песней покатятся в закрома. А все равно – то там сбой, то тут. Кто-то накануне хорошо попраздновал, а голова болит у директора. Но это полевые цветочки рядом с хозяйственным чертополохом. В стране, жужжащей ульем, не знаешь, откуда ждать горячего укуса. Видано ли раньше, чтобы рабочий человек не получал зарплату. Вчера капризный банк наскреб в пустых закромах только крохи. Вот совхозной кассирше приходится ехать вторично, чтобы заждавшиеся сельчане наконец получили заработанную копейку. Как заскрипел и зашатался отлаженный государственный механизм! Потому что раздрай и неуравновешенность в верхах.
Директор сердито плюнул в окно, но легче не стало. Думы ходили серыми тучами. Да, вся чехарда оттуда – с верхов. Эти внезапные скачки в высоких кремлевских мозгах не только финансово, но и морально больно ударили учреждения и хозяйства по ногам. Вездесущий телевизор, ранее чересчур назойливо мобилизующий народ на трудовые подвиги, теперь учит молотить языком. Дисциплина везде начала прихрамывать на все четыре конечности. Горластые и вовсе стали на язык стахановцы, а о том, что надо еще и руками как следует шевелить, в эйфории речей забывают. Молодые да борзые совсем перестали дорожить рабочим местом. Тракторист Юрка Коркин, пустая голова, вчера на ночь надумал отмечать день рождения ненаглядной тещи и загремел в погреб, когда полез за солеными огурцами. Поломав ребро, выпал из боевого железного седла надолго. Вечерний гуляка и шалопай Венька Потов на этот раз отличился с утра. Косорукий водила, тоже, видно, по чрезмерной трезвости накануне, упер в кювет безотказный грузовик – машину увезли лечить в мастерские, хорошо, если к вечеру вернется транспорт на подвозку сенных рулонов. А погода торопит – обещают дожди, которые теперь ни Богу свечка, ни черту кочерга.
