– …Вот что я тебе скажу, Дима. Дело скверное. И это я еще мягко выражаюсь, потому что оно просто отвратительное. Пашу Кисина нашли в номере Президент-отеля с дыркой в горле – маленькой такой дыркой, но ему хватило. Чтобы перерезать сонную артерию, совсем необязательно иметь нож, вполне достаточно обычного шила. Да-да, именно шила, потому что его и воткнули в горло. Занятное орудие убийства, не правда ли? То-то и оно. Чтобы с одного раза попасть аккурат в сонную артерию… это надо быть либо суперпрофессионалом, либо большим везунчиком. Но профессионал наверняка выбрал бы что-нибудь понадежнее.
Кисина обнаружили в восемь утра, когда горничная принесла ему завтрак. А эксперты утверждают, что он провалялся часов десять. То есть прикончили его накануне вечером. Конечно, Кисин – сволочь редкостная. По его пакостной жизни можно заплакать, если только лук перед глазами тереть. Я, даже головы не напрягая, могу назвать тебе несколько десятков человек, которые будут плясать на его могиле. Но… для тебя это все равно не облегчение. Потому как Пашина погибель кое для кого не просто радость, а радость в квадрате, поскольку для тебя это большая беда. Ты догадываешься, кого я имею в виду? Догадываешься, куда как не догадаться. Баклану надоели выверты Паши и еще больше надоел ему ты. А теперь у него появилась замечательная возможность взять тебя за холку и вытряхнуть всю душу. Вот именно душу, за спасение которой ты вытряхнешь весь кошелек. Вернее, отдашь свой бизнес, по крайней мере московский филиал, и будешь сидеть в своей Сибири, как белый медведь в тундре.
Расследовать убийство в гостинице – дело, конечно, муторное. Народу полно, все уезжают – приезжают, менеджеры за репутацию фирмы трясутся, а потому костьми лягут, чтобы все было шито-крыто. Опять же это не советские времена, когда людей строго по пропускам пускали. Да и само время, когда Пашу пришили, – не ночь глухая, считай, почти вечерний час пик. Так что замаешься вычислять, кто к нему в номер входил – выходил. Полиция, конечно, суетится, но для нее это дело – почти верный «висяк».
А вот для Баклана это дело – самое надежное. Эксперты сразу определили, что в Пашу шилом ткнули, но самого шила не нашли. А вот Баклан его нашел. Да и не искал даже – просто взял. Не сам, разумеется, но его человек это сделал. Интересуешься – как? Да очень просто. Человек тот за твоим Ангелом следил и выследил, что с утра Паша в гостиницу заселился, а вечером к нему Ангел и прилетел. Да причем в таком состоянии, будто в него все демоны вселились. Уж какие там разбирательства в номере приключились, мне неведомо, а только Ангел шило из раны даже не вынул, потому и кровью не облился, и умчался в полной невменяемости. Человек же Баклана следом в номер зашел, добычу прихватил и прямиком к хозяину.
Откуда я все это знаю? От самого Баклана. Он мне позвонил и сообщил, что шило у него, на самом шиле кровь Кисина, а на рукоятке пальчики Ангела. Но он, Баклан, в полицию бежать не собирается, а собирается попросить меня, чтобы я тебе все эти скверные новости передал, а заодно предложение сделал: орудие убийства – в обмен на московский филиал. Вот так, Дима.
Погано, да?
Но ты пока не сильно печалься.
На Пашу Кисина у меня был большой зуб. А на Баклана таких зубов полный рот. Он давно уже в небесах парит и забыл, где на земле в каких местах нагадил. А я помню. И потому шило у него изыму. Каким образом, не твоя забота. На такой случай у меня неприкосновенный запас имеется. Не люблю я, конечно, свой НЗ вытаскивать, но тут расщедрюсь. Потому что сильно хочется Баклану перья пощипать.
Тебе это, конечно, в кругленькую сумму встанет, но не бойся, не разоришься. Бизнес твой мне не нужен, опять же я говорил, что памятливый и твою помощь тоже не забыл. Так что я и тебе, и Баклану долги раздам и буду со всеми в расчете.
А ты сам не дергайся, в случае чего делай вид, будто в раздумьях пребываешь, и жди от меня известий. Все понял? Вот и ладно, Дима…
Аркадий Михайлович Казик открыл один глаз, затем второй, потом сладко потянулся и замурлыкал.
Эти звуки, напоминающие урчание кота, означали пение. Природа, милостивая по части музыкальных талантов к большинству представителей рода Казиков, на Аркадии Михайловиче отдохнула всласть. Как говаривал его дедушка Рувим Моисеевич, профессор Киевской консерватории, Аркаше не медведь на ухо наступил – ему по ушам прошлось целое стадо слонов.
Вместе с тем тяга к вокалу имелась, особенно под хорошее настроение, но, будучи человеком весьма разумным, Аркадий Михайлович удовлетворял ее исключительно наедине. В крайнем случае – в присутствии сестры Софочки, прожившей с братом много лет и притерпевшейся к его музыкальным извращениям.
На сей раз Казик, настроенный крайне благодушно, пребывал в одиночестве, лежа на широкой постели с мягкими шелковистыми простынями и пуховым одеялом, которые только такими и должны были быть в полулюксовом номере элитного корпуса пансионата «Легенда».
В этот пансионат он приехал вместе с Софочкой вчера и тут же впал в умиление. Зеленые ели с оранжевыми осинами, желтыми березами и красными рябинами, аккуратные тропинки, блуждающие меж зарослей не опавших еще кустарников, прозрачный свежий воздух и благостная тишина. Двухкомнатный номер (Софочка поселилась точно в таком же по соседству), обставленный без вычурности, но с надлежащим изыском. Еда, приготовленная первоклассным поваром. Обслуживающий персонал, услужливый и незаметный одновременно. Право же, все это стоило тех денег, которые заплатил Аркадий Михайлович за отдых в «Легенде».
В дверь постучали, причем довольно решительно, Казик шустро выскользнул из постели и быстро просеменил в гостиную.
– Софочка, это ты? – спросил он с легким подобострастием, и тут же услышал в ответ:
– А кто еще?
– Например, горничная, завтрак принесла, – сказал Аркадий Михайлович, натягивая синий шелковый халат и отпирая замок.
– Ну, конечно, – прошествовав в комнату, фыркнула сестра, – я не побеспокоюсь – никто тебе завтрак не принесет.
Подобные покровительственные отношения сложились у них давно и каждого по-своему устраивали. Софья была старше брата на три года и, в отличие от многих женщин, для кого даже лишние три месяца – неприятная деталь, неизменно любила подчеркивать свое возрастное превосходство. «Я тебе еще мокрые штаны меняла», – говаривала она всякий раз, когда Аркаша начинал вступать с ней в пререкания, и тот покорно умолкал. Это, разумеется, не означало, что он непременно выполнял указания сестры, да и сестра отнюдь не рассчитывала, что брат станет слепо следовать ее наставлениям, однако же таковыми были сложившиеся правила игры, и оба к ним привыкли как к неизменному атрибуту долгой совместной жизни.
