По широкому стеклу окна, обозначавшему границу между томным светом зала в меру пафосной кафешки и тьмой позднего ноябрьского вечера, сбегали унылые струйки моросящего дождя, поблескивающие в свете фар проезжающих машин. Я сидел у окна и наблюдал, как змеящиеся струйки налипшие на стекло копили воду и, накопив наконец, по очереди сбегали вниз. Конечно, по очереди, потому что любой хаос скрывает неочевидный порядок.
За окном было темно, холодно и сыро. В кафешке, где праздновался день рождения моего давнего знакомца Славика, поблескивавшего во главе ряда из нескольких составленных столов не так давно пробившейся лысинкой, было тепло и даже уютно. Славика пасла заботливая и милая супруга Людочка, поэтому он никак не мог догнать своих гостей и был печален, словно Демон Сидящий на картине художника Врубеля.
Мероприятие с претензий на юбилей, ввиду сложившейся симметрии цифр, уже вошло в стадию, делающую его неотличимой, скажем, от поминок, когда подвыпившие гости сбиваются в стайки по интересам, позабыв о поводе собрания, чтобы погалдеть в каждой стайке своё под приятную – респект жокею – ненавязчивую музычку. Я перевёл взгляд от окна к столу с начавшими подсыхать остатками закусок, початыми бутылками и прочей снедью. Ни к одной стайке я так и не прибился, выпивать мне больше не хотелось, и я налил себе минералки, потому что расположившийся по правую от меня руку человек в серо-синем официальном костюме, по имени Николай, вдруг вспомнил о виновнике торжества… ну, или приличиях.
Николаю было лет под пятьдесят, и трудился он, кажется, в каком-то ведомстве по линии министерства культуры чиновником… средней руки. Я был ему когда-то, по случаю, представлен виновником торжества, но поскольку эта самая линия меня никогда особо не интересовала, знакомство так и осталось формальным. Поддержав славословие Николая минералкой, я отщипнул виноградину от поредевшей кисти, сиротливо валявшейся на полупустом блюде из-под фруктов, отправил её в рот и прислушался к оживлённой речи сидевшего напротив в компании сверстников парня лет тридцати пяти, в черном свитере, худого и длинного, с длинными же тёмными волосами, стянутыми на макушке резинкой в шишку, похожую на ручку от крышечки заварочного чайника. Наверное, университетский, подумал я, потому что сын Славика писал диссертацию в университете, на какой-то там кафедре.
– Слушайте, это потрясающе, – горячо говорил парень, явно воодушевлённый вниманием симпатичной брюнетки с яркими, парадоксально синими глазами, глядевшей ему прямо в рот, – они сравнили структуру нейронных сетей мозга с сетью галактик вселенной.
Я вяло подумал, что было бы органично, если бы сейчас из-под крышечки на макушке парня повалил пар.
– Представляете, разница масштаба мозга и вселенной – двадцать семь порядков, и при этом… Мозг наш – это нейронная сеть из семидесяти миллиардов нейронов. Наблюдаемая вселенная – это порядка ста миллиардов галактик. И мозг, и вселенная имеют структуру из длинных нитей и узлов, и это около тридцати процентов массы каждой системы, а семьдесят процентов приходятся на среду, играющую… условно, конечно… пассивную роль – воду в мозге и темную энергию во вселенной… Представляете, что там творится, на стыке наук?
– А откуда сведения-то? – неожиданно поинтересовался Николай, до этого пытавшийся насадить на зуб своей вилки горошину от давно съеденного оливье, – «дзен»?
– Да нет, – вежливо и немного обиженно ответил парень, – «Фронтирс физэйкс», журнал такой… Итальянцев статья. Серьёзно ребята поработали – спектрометрия, морфология…
– Главное, что не английские учёные… А вы физик, да?
– Ну, типа того…
– И что, по-вашему, всё это означает?
– Ну… Там много ещё чего… Извините, а ваша специальность… А то, умничать ещё начну…
– Далеко от физики. Этномузыкология, если что-то говорит…
– А… – опешил длинный физик, не забыв, впрочем, мельком улыбнуться своей даме – ну, там много ещё чего. Главное, пожалуй… Вот смотрите. Эволюция таких, вроде, принципиально разных систем, имеет общие физические принципы… Здесь может быть очень много удивительных следствий…
– Нда… – задумчиво пробурчал Николай, – четвёртый век до нашей эры…
– Что-что? – не понял Физик.
– Да так… Платон, «Тимей»… Человек создан по подобию вселенной. Причем, для Платона человек – это именно что голова, а все его остальные части – ручки, ножки, огуречек там – так, подпорки для головы, – улыбнулся Николай.
Я посмотрел на него с уважением: неожиданно для чиновника – этномузыколога изложил… Правда, на чиновника не сильно и похож – простецкое круглое полноватое лицо без следов загара, вздёрнутый широкий короткий нос, тонкие губы, мягкие светлые волосы, светлые серые небольшие глаза в обрамлении белесых ресниц… На этномузыколога? На Сократа похож, решил я, имея в виду общеизвестный бюст философа и лихую ссылку на Платона. Между тем Физик, покосившись на синеглазую брюнетку, решился постоять за точные науки, а я тем временем предположил про себя, что таких синих глаз не бывает, и это, наверное, у брюнетки линзы.
– Какой?.. – то ли не расслышал, из-за пронзительно вдруг расхохотавшихся по известному лишь им поводу двух дам, сидевших слева наискосок, то ли обиделся Физик, и продолжил язвительно, – а-а… Ну да, Платон… Что он, этот Платон, в виду имел, и что толкователи за тыщу лет сверху понакрутили? Ну так, в плане транспарентности… Подобие… Мы-то, конечно, со своею физикой – детский сад, малышковая группа… Подобие…
Хорошо, прокомментировал сам себе я, этномузыкологию не помянул. Молодец, сдержался.
– За две с хвостиком, – поправил Физика Николай.
– Что?
– Тысячи лет… Эх, ребята… Вы бы русским языком больше излагали, чем туману напускать. Транспаре-ентность… Вот бабушка моя, колхозница… село Татарники, двести километров от облцентра, лесостепь, семь классов образования… Царствие ей небесное… Так она цитировала в переводе, как минимум, с греческого, но, однако ж, на русский: – «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем…». Скажет, и вздохнёт – задумчиво так. Впрочем, я, конечно, не против физики, я за. Стройте, конечно стройте свою башню, Бог вам в помощь, только о фундаменте не забывайте, а то получится опять – Вавилонская…
Физик уже остыл и явно потерял к теме интерес, сосредоточившись на своей брюнетке, я же заинтересовался ещё больше. Правда, не чудесами науки – конечно же удивительными, и всё такое – а предполагаемым адресом бабушки соседа, потому что у моей был, похоже, тот же адрес. Хотя, вряд ли бабушки наши были подругами – моя-то была неграмотной, от того, несомненно, что существенно старше.
