Не думать нельзя. Можно не плакать, не кашлять, не ходить в сортир, но пока человек жив, он думает, и не так уж важно, что умные мысли приходят редко, а разная чушь крутится постоянно – картинки, мелодии, обрывки разговоров. Вопреки обманным ощущениям, голова никогда не бывает пуста – чищу я зубы или наблюдаю, как соседка моет окна. Всякое движение, выражение, звук будят мысль, порой не связанную с тем, что в тот момент видят глаза или делают руки.
Прежде, когда время было туго набито делами, случалось, усталость подавляла мышление, а значит, по Декарту, я переставала существовать. Не спорю с великими, однако любые афоризмы не следует толковать буквально. Это лишь удачно выстроенные фразы, которые на поверку, если не иллюзорны, то сомнительны, они вырваны из контекста и оттого излишне конкретны. Декарт сам был дуалист. Мне по душе его главный тезис «Бог сотворил мир, законы природы, а далее Вселенная действует как самостоятельный механизм». Мой маленький внутренний мир вмещает и Вселенную, и бесконечность.
Иногда мысли скачут кое-как, толпятся, требуя разобрать себя по косточкам, по переживаниям. Без отдыха подбираю сравнения, аллюзии, выстраиваю слова наилучшим образом, как на письме. Профессиональная привычка. Из океана забвения выплывают белые корабли мечты, казалось бы, похороненные под обломками прошлого давно и глубоко.
Таинственные кладовые памяти! Жёсткому диску компьютера до вас далеко! Мозг – сложнейшее электронное устройство с готовой программой. Внутренние импульсы дают толчок, погружая меня в чувства минувшего так, словно это происходит сейчас, и я начинаю понимать вещи, о которых не догадывалась. Из триллионов комбинаций путем поиска связей складывается что-то новое. Как внешность человека – из тех же кирпичиков, но всегда другая, даже если похожая.
Современная техническая революция несомненно способствует деградации левого полушария человеческого мозга, подменяя некоторые его функции всевозможными гаджетами. Но остаётся много другого, чем техника не обладает, что к мозгу вообще не имеет отношения. Например, эмоции. Любовь, жалость, нежность или такие отвлечённые качества живого, как верность, жертвенность, героизм. Откуда они берутся, не в голове же рождаются?
Физиологи толкуют: серое вещество, извилины, клетки, нейроны…, мозг способен развиваться до непонятных пределов… Им виднее, но всё равно трудно представить, где прячутся бесчисленные образы, ощущения и тьмы слов. Там настоящий винегрет: и давно отжившее, чудом застрявшее в закоулках извилин, и сегодняшний день, от которого некуда деться. Всё перемешано, перепутано, перекручено, иногда что-то выделяется, то подчёркивая смыслы, то убивая. Некоторые годы, бедные событиями, слежались, как макулатура. Внутри периодов разной протяжённости скрываются детали, это и есть самое важное. Выковыриваю их из кипы впечатлений, очищая и придавая, насколько возможно, первоначальный вид.
Детали – как мгновения счастья, в них больше информации, чем в густом супе событий. Перебираю их с удовольствием, словно вдыхаю запахи забытых цветов. При этом не исключено, что отдельные соображения и моменты своего прошлого я выдумала, но не по умыслу, а на интуитивном уровне. Пережитое отложились в сознании навсегда, но ещё слаще вспоминать то, что не случилось, а так хотелось. И это тоже истинная правда. Ничего, кроме правды.
* * *
«Родиться, чтобы умереть. От этого можно сойти с ума. Смерть – главный вопрос жизни. Смерть – это когда кончается любовь. Но ведь она не кончается никогда, откуда же берётся смерть?
Возможно, отгадка в том, что всякое начало имеет конец. Современные астрофизики утверждают, что конечна даже Вселенная. Правда, британский космолог Хайл думал иначе: Вселенная не имеет начала и конца, лишь галактики рождаются и умирают. Я тоже с ним не согласна, но не от большого ума, просто не могу представить бесконечность, а главное, это обрушит всю мою концепцию отношения к бытию.
Если же перейти от общего к частному – у Ксении умер муж, от инфаркта, а ведь держался петушком, хотя и был намного старше жены и, чтобы не нарушить порядок вещей, ушёл первым. Дело обыденное, смерть такое же обязательное звено возобновления материи, как и другие, но когда она касается близких, то превращается в катастрофу, глубину которой понять невозможно, пока тебя самого судьба не облачит в траурные одежды. И это опять-таки буднично – последний путь ожидает всех, даже оптимистов и любителей сюжетов со счастливым концом».
Примерно так я начала бы свою повесть.
Хоть облейся слезами и вырви сердце, мне не написать более складно и убедительно. Но кого может растрогать повседневность? И разве мы задумываемся о смерти, пока живы? Одни писатели и поэты. Ну, поэты – понятно, это отдельная популяция, они, скорее, инопланетяне, чем люди. А писатели? Социолог Жильбер Дюран взаимоотношением со смертью пытался объяснить способность человека к творчеству: Воображение воображает потому, что перед ним разверзлась смерть. Воображение – это то, что заполняет собой всё пространство перед лицом смерти. Кто постиг феномен смерти, тот способен воображать, а значит сочинять. Я не способна – ко мне понимание конца пришло поздно. Молодым редко хватает воображения. За исключением избранных, которые обладают им от природы – достаточно вспомнить первый роман девятнадцатилетней Саган. Она сумела проникновенно рассказать о смерти, ещё не пережив страшной сути слов, вспорхнувших из-под её пера.
Стать писателем нельзя, им можно только быть. Возомни я себя беллетристом, изображая, что вижу, этого никто бы не читал. Для писателя главное – хорошо уметь врать. Так убедительно, чтобы даже заправские скептики поверили. А с враньём у меня напряжёнка. Правда, в юности я рвалась в актрисы, что в сущности одно и то же – проживание чужих жизней, только средства самовыражения разные, а выразиться хотелось ужасно. Однако талантами природа меня обделила: не так уж умна, хотя мучаюсь вечными вопросами; с посредственной памятью, но обиды, как и любовь, храню бессрочно и в подробностях; с сомнительным чувством юмора. Да и внешность не сшибает с ног, правда, мужчины долго оборачивались мне вслед, но что их привлекало, бог весть: кто поймёт мужчин, они сами о себе ничего не знают.
В общем, ни в Театральный, ни в Литературный институт меня не приняли, пришлось закончить редакторское отделение Полиграфического. На судьбу обижаться глупо, а всё-таки щемит: почему голос у Марии Калойеропулу, красота у Нормы Джин Мортинсон, сочинительский дар у Авроры Дюпен, а у меня фига с маслом?
