Стоял погожий осенний день. Все еще теплое солнце нежно согревало остывший за ночь воздух Южного Корса; багровые кроны и запах палой листвы придавали природе то непередаваемое очарование, что свойственно лишь этому времени года.
Марийское войско, пятью днями ранее одержавшее убедительную победу над союзом корсанских князей, неспешно приближалось к городу-замку Син-Ти. Замок Син-Ти или, как его еще называли, Одинокая крепость, возвышался в самом центре залитого лугами поля, предоставляя неприятелю полную свободу в выборе стороны и направления атаки.
В былые времена, когда Князь Гит вел войны с соседями, Одинокую крепость окружали глубокие рвы, а с западной стороны ее обнимала илистая, поросшая камышом река. С тех пор река обмелела, а рвы были засыпаны, дабы не мешать проезду обозов – красноречивый признак того, что в Корсе наступил долгожданный мир.
Мир привел к спокойствию, спокойствие – к благополучию, а уже оно побудило корсанцев бросить вызов Марии – южному государству, которому они долгое время платили дань – золотом и детьми. Последнее было столь унизительно, что бывшие еще недавно врагами князья, накопив достаточно сил, все же сумели прийти к согласию относительно совместного марийцам противостояния.
Союз князей имел втрое большее войско, родную землю под ногами и убедительные причины победить во что бы ни стало. Однако все пошло не так, как думалось. Когда много слабых собираются, чтобы низвергнуть сильного, зачастую находится тот, кто выбирает сторону последнего в обмен на его благосклонность и покровительство в будущем.
Будучи преданным, корсанское воинство не смогло ничего противопоставить более умелым и храбрым марийцам. Вместо того чтобы поймать в засаду врага, в ловушке оказались сами корсанцы; растерявшись, князья начали отдавать ошибочные приказы, большое войско стало неуправляемым и вскоре обратилось в бегство.
Марийцы, сердечно рассерженные княжеским бунтом, методично истребляли бегущих, пока собственные их силы не иссякли. Воинам Гита, стоявшим в первых рядах, досталось больше других – в Син-Ти смогла вернуться лишь пара десятков смертельно напуганных и уже непригодных к бою мужчин.
Теперь победитель спешно двигался вглубь Корса – для получения положенной ему репарации, восполнения запасов, а попутно – ради грабежа и сопутствующих тому утех.
После столь ошеломительной победы марийцы ожидали увидеть Син-Ти с дружелюбно открытыми замковыми вратами, радушной знатью, рьяно извиняющейся за прежнего князя и предлагающей многое ради сохранения малого – их жизней и личных наделов.
К неожиданности победителей Одинокая крепость, ощетинившись копьями и наглухо заперев свои врата, встретила их полным молчанием. Яль, младший сын погибшего князя Гита, хмуро стоял на центральной стене, обозревая приближающиеся к его замку полчища неприятеля.
По всем понятиям воинского искусства защитники Син-Ти в предстоящем сражении не имели и малейшего шанса. Многократный численный перевес марийцев, большой и слабо укрепленный замок, разница в боевых навыках и силе духа – абсолютно все складывалось не в их пользу. И все же они решили драться.
Удивленный безрассудной смелостью врага, Зига – назначенный на этот поход гаири1, – приблизившись к стенам Син-Ти, остановил свое устрашающее войско. Вид Зиги был также пугающим: бритая голова с тонкой полоской «гривы» по центру, изуродованная шрамом правая щека, усеянная мелкими шипами кожаная броня, неспособная скрыть могучести торса своего хозяина.
Завидев на стене знатную особу, Зига выехал вперед, повернул коня боком и громко, но в то же время зловеще-неторопливо, произнес:
– Малыш, в этом нет смысла. Ты обречен…
Яль глубоко вздохнул, про себя моля богов, чтобы голос его предательски не дрогнул. Собрав свою волю в кулак, он оперся на крепостной зубец и как мог спокойно молвил:
– Рединок.
Рединком называли сражение между лучшими воинами двух враждующих сторон, решающее исход всей битвы без масштабных баталий. К рединкам в те времена прибегали редко: когда силы были равны, а предмет войны не сильно важен, вернее, менее важен, чем доброе имя предводителя, которое могло быть утеряно при нарушении условий поединка.
Для марийцев подобное предложение было столь удивительно, что Зига даже решил, что ему послышалось:
– Чего?! Громче давай!
Яль вновь вздохнул, напряг горловые связки и выдавил на йоту громче:
– Рединок! Твой лучший воин против моего…
Получив подтверждение, Зига от души расхохотался. Авангард марийского войска вторил ему, так что казалось, земля начала сотрясаться.
– Малыш, а мне это зачем? – успокоившись, Зига подъехал ближе к стене Син-Ти, перевел взгляд с молодого князя на свое воинство и обвел его рукой. – Зачем?!
Яль натужно улыбнулся и выпрямился в полный рост:
– Если будет штурм, мы будем стоять насмерть, все до последнего! Зажжем дома, склады с зерном, воду отравим. Женщин порежем, детей удавим, – от мысли об этом Ялю стало дурно, к горлу подкатил ком. – Ты потеряешь людей, а ничего… а взамен ничего не возьмешь! Возьмешь рединок – я все отдам тебе сам, даю слово! Слово князя! Если уступишь – мой замок и земли тогда не тронешь, будто мы и не нарушали уговора!
Выполнив самую сложную часть своей роли, Яль вновь облокотился на зубец замка, словно нависнув над поставленным перед выбором неприятелем. Он все еще сильно сомневался, что из их с сестрой плана, единственного плана, дающего хоть какой-то шанс, что-нибудь выйдет.
Сердце Зиги не смогло дать ему быстрого решения – ничего не ответив молодому князю, он повернул гнедую лошадь и медленно направился к своим воинам. Не за советом марийцев, для которых он был безоговорочным авторитетом, а лишь для того, чтобы перед окончательным ответом, который по духу ситуации должен быть решительным и сильным, выгадать чуточку времени.
Слова князя звучали разумно. И хотя оставались сомнения, что мягкотелые, по разумению Зиги, корсанцы смогут в такую минуту быть столь решительными, он понимал, что и среди них может найтись горстка мужественных и крепких духом людей. С другой же стороны…
С другой стороны, хитрый гаири также понимал, что взять рединок корсанцы могут лишь с помощью чуда. Их лучшие бойцы полегли накануне, а сама идея оставить в замке искусного воина, не взяв его на главную битву, выглядела безумием. И это даже не считая того, что в искусстве боя марийцам не было равных – хоть в строю, хоть один на один.
Подъехав к своим помощникам, Зига поднял правую руку. Сердце молодого князя замерло в ожидании близкого решения.
– Да будет рединок! – громко объявил Зига, опуская судьбоносную ладонь вниз. – После победы я заберу твоих жен себе! Будут одежду стирать и коней наших чистить! – он вновь громко расхохотался. – Кира, займись полем!
