В начале было слово…
– Здравствуйте! – звук мягких шлепанцев приближался снизу по лестнице.
– Здравствуйте, Полина Львовна, – ответил я.
Надо сказать, этот диалог длился уже почти год. После выписки из больницы, врачи строго настрого запретили мне выкуривать больше двух сигарет в день. Жена следила за этим строго, поэтому остальные 18 сигарет из пачки приходилось втягивать в себя не дома, а на лестничной клетке между вторым и третьим этажами, куда власть жены над моим здоровьем не распространялась.
– Давно хотела у Вас спросить, – голос в тапочках приближался все ближе и ближе.
– Спрашивайте, – ответил я.
– Над чем Вы сейчас работаете? – тапки уже поднялись на второй этаж и выходили на финишную прямую.
– Роман, – вздохнул я. Вот уже неделю, как была написана первая фраза – «Сначала было слово», но дальше ничего в голову не приходило. Именно так уже начиналась одна популярная книга, автору которой удалось сделать ее всемирным бестселлером.
– И о ком же будет Ваш роман, – последнее слово, ударенное на первый слог, прозвучало чрезвычайно романтично.
– О евреях… О ком еще можно писать в этом городе?
– Ой, перестаньте! – тапочки неумолимо приближались все ближе и ближе, – Разве может не еврей создать хорошую книгу о людях, имеющих открытое на все стороны света сердце и застегнутую на все пуговицы душу?
– Это… как? – не понял я.
– Евреи открыты для всех, но редко подпускают к себе слишком близко! У Вас ничего не выйдет – писать пронзительно и мудро, как Шолом Алейхем, Вы не сумеете, а стремительно и кратко, как Бабель, – не сможете.
– Почему? – удивился я.
– Причина проста, как мир, – для этого нужно родиться, как минимум, в ермолке, а как максимум – в сюртуке и шляпе. Ни первого, ни второго у Вас нет, – над тапочками уже возвышалось тело соседки с третьего этажа, все еще видной женщины весьма преклонного возраста, но совершенно непреклонного характера.
Каждый день в это время она спускалась на первый этаж к почтовым ящикам за газетой для своего мужа Якова Михайловича. На этот раз, помимо «Вечерки» в ее руках было письмо, обклеенное со всех сторон большими и яркими заграничными марками.
– Вот я и спрашиваю – зачем Вам этот гембель? – разглядывая письмо, продолжала соседка, – Что, нельзя писать об украинцах, молдаванах, или, на худой конец… – дойдя до худого конца, Полина Львовна несколько замешкалась.
– Конечно можно, но… – попытался сгладить неловкость я.
– И, что, но?
– Но, что делать, если меня всю мою жизнь окружали как раз евреи? Соседи, друзья, знакомые… Пройти мимо и не написать ни строчки просто невозможно!
– Что есть, то есть, – согласилась спина уже поднимающейся на третий этаж соседки.
– Вот и решил описывать эту выдуманную от начала до конца историю одесских евреев, как бы, со стороны…
– Надеюсь, с хорошей стороны?
– Со стороны одессита, в жилах которого течет густой интернациональный коктейль, слегка приправленный мелькнувшей в третьем колене ермолкой по отцовской линии.
– Ну, это уже совсем другое дело! Не забудьте, что первым читателем Вашего опуса должен быть мой Яша. Можете мне поверить – от Вашего романа, – она опять сделала ударение на первый слог, – он не оставит камня на камне…
На третьем этаже звякнули ключи, и скрипнул дверь.
– Да, чуть не забыла, в этом романе не должно быть начала и конца…
– Это как же? – удивился я.
– Вы не присутствовали, когда в этот город приехали первые евреи, и, дай Бог, не увидите, как уедут последние. В общем, дерзайте и не забудьте подписать Яшин экземпляр с пожеланиями здоровья!
Дверь захлопнулась.
«В начале было слово».
Все-таки начало выбрано правильное – подумал я и погасил окурок…
Цветной сон Марии, слепой внучки Полины и Яши
Девушка сидела на скамейке городского сада и читала книгу. Фиолетовое солнце только поднималось над кинотеатром Уточкина и еще не успело превратить это чудесное летнее утро в привычный дневной ад. Ветер ласково щекотал листья старых каштанов, а львы на постаменте улыбались на всю ширину своей звериной пасти.
– Что Вы читаете?
В голосе проскальзывал едва заметный английский акцент. Такой обычно бывает у мигрантов, учивших этот язык уже в зрелом возрасте. Кстати, по-английски они обычно говорят с не менее ощутимым русским акцентом.
– Перечитываю – Шолом-Алейхем «Блуждающие звезды». Что еще может читать приличная девушка в наше время? – ответила она и подняла взгляд. От удивления ее глаза распахнулись еще больше и выразительнее. Казалось, кусочек неба упал на ее прекрасное лицо, заполнив синим цветом все имеющееся пространство. И было чему удивляться – перед ней сидел… попугай. Не банальный какаду, что жил в клетке в бабушкиной гостиной, а настоящий – под 2 метра ростом и килограмм 70 весом.
– Фэнтези? – беря в руки книгу поинтересовался попугай.
– В некотором роде – история девушки, сбежавшей из дому с актером.
– Такого на самом деле не бывает, – тяжело вздохнул попугай.
– А как бывает на самом деле?
– На самом деле все происходит совершенно наоборот, – чувствовалось, что попугай знаком с темой разговора достаточно хорошо.
– Девушка сама сбегает от актера?
– Скорее, от хронического безденежья. Возьмите, к примеру, меня.
– Вас?
– Да… Меня только что выгнали со съемочной площадки…
– Кто посмел так поступить со столь важной птицей?
– Режиссер Мерцалов….
– Тот самый знаменитый режиссер, который за свою жизнь не снял ни одного фильма?!!
– Да, именно он…
– Как же Вам повезло!
– Это еще почему?
– Вы не снимались у самого Мерцалова!
После сказанного попугай неожиданно почувствовал себя знаменитостью – он поднял клюв и расправил крылья.
– Вот бы сыграть роль этого актера… – замечтался попугай.
– А Вы возьмите книгу и почитайте- вдруг Вам не понравится?
– Можно?
– Нужно! Тем более, что в этом случае мы с Вами обязательно встретимся еще раз.
– Правда?
– Конечно. Как минимум, для того, чтобы вернуть книгу…
Диалог девушки и птицы мог продолжиться еще долго, но налетел сильный ветер, фиолетовое солнце испуганно спряталось за кинотеатром Уточкина и откуда-то сверху раздался голос бабушки:
– Сколько можно спать! Вставай, красавица, тебя сегодня ждут великие дела!
Ветер подхватил девушку и начал уносить ее в небо.
– Вас зовут Мариам? – кричал откуда-то снизу попугай.
– Да… – отвели небеса.
– Я никогда не видел таких глаз, как у Вас… – голос попугая становился все тише.
– У всех ашкенази такие глаза…
Между тем, ветер утих. Солнце снова выглянуло из-за здания кинотеатра Уточкина. Теперь оно было не фиолетовым, а нежно розовым, как спелый абрикос, проведший свою недолгую жизнь на Большом Фонтане. Город еще не проснулся и в городском саду было тихо, как обычно бывает на кладбище перед веселым праздником – Днем всех святых. Скоро проснуться обитатели странных человеческих скворечников и заполнят шумом и гамом пространство старого города.